Анатолий Баюканский - Черный передел. Книга I

Внешне Русич и Булатов были совершенно не похожи, никто не верил, что они братья. Русич высок, широк в кости, беловолос и синеглаз. В облике Булатова проглядывало что-то неуловимо восточное. Зато на многие события, происходящие вокруг, они смотрели как бы одними глазами. Связывало их многое: трудное детство, воспитание в детдоме, у мамы Зины, взгляды на жизнь, полное неумение приспосабливаться к обстоятельствам. Особенно это чувствовалось в последние годы: большинство сослуживцев чинно-благородно плыли по течению, а их почему-то все время сносило в сторону, к бурным перекатам, а то и забрасывало в такую кугу, откуда тяжело было выбираться без ощутимых потерь.

Братья сели за стол друг против друга. Помолчали. Блестящие, всегда спокойные глаза Булатова сейчас выражали скрытую тревогу.

– Как вода в морях-океанах? Докладывай, морской бродяга. Никого не утопил?

– Не остроумно, – заметил Русич. – А поездка… Ты хоть представляешь себе, что такое континентальный шельф? Природная скатерть-самобранка, подводная окраина земли, напичканная кладами. Правда, первыми взоры на шельф обратили специалисты зарубежных стран, где уже практически исчерпаны запасы нефти и газа.

– Опять мы не первые! – с притворной ехидцей проговорил Булатов. – У меня до сих пор в ушах слова из песенки: «И знаю: первым будет на Луне мой Вася».

– Любую газету возьми – всюду одно и то же: в недрах советской земли таятся несметные богатства, нефть в пластах, особенно на шельфах, тянется на десятки тысяч километров, качать нам ее не перекачать; природного газа столько, что не ведаем, куда бы его деть. Сам видишь, сколько газопроводов понастроили, всю Европу подпитываем. А лес! На тыщи лет сего добра хватит. А вот с Сахалина летел, вспомнил песню: «зеленое море тайги».

– Словом, как в светлом будущем. Жаль, что нам до него не дожить, а вот детишек жалко. Все, что ты говоришь, верно, но не совсем. И лес у нас изведут, и пласты твои опустеют, а насчет лозунгов… очередное шапкозакидательство, которым Россия всегда славилась. А я, братец, сию еретическую мысль недавно высказал на районном партактиве, мысль-то была изначально доброй: нужно богатства беречь, не транжирить. Все аплодировали. А после, в разгар банкета, подошел ко мне второй секретарь райкома и ласково так шепнул: «Давно замечаю, что ты, Булатов, в нашей крепости щели расколупываешь.

У тебя, видать, в глазах линзы с уменьшительным стеклышком, буржуазная штучка».

– Критиковать, конечно, надобно, но и не видеть хорошего тоже нельзя.

– Лады, Алексей, опять мы с тобой в спор ударились. Спустимся-ка на грешную землю. – Булатов открыл «дипломат», щелкнул замочком. – Вижу, сухари грызешь, а у меня есть кое-что посущественнее. – Он вытянул за хвостик целлофановый кулечек, вывалил на тарелку теплые блинчики, сочно шмякнул на стол судака, завернутого по-рыбацки в листья лопуха. – Мама Зина приказала накормить.

– А иных приказов от нее не поступало? – забросил удочку Русич, надеясь, что решение навестить его принято сразу двумя женщинами. Не получив ответа, набросился на блинчики.

– Да, вспомнил, – сказал Булатов. – Велено узнать, не наскучило ли тебе одному горе мыкать?

– Есть невеста на примете? – улыбнулся Русич. – Слушай, странное совпадение: вместе с Галиной из Воронежа ехал с одним частником, она вроде намеков на повторную свадьбу не делала, скорее наоборот. – Русич потянулся к брату. – Эх, Толя, до чертиков надоело в четырех стенах горе мыкать! Приплетешься со службы, бывает, сам знаешь, крик из души рвется, выговориться бы, уткнуться бы в чье-то плечо, но… Попугая, что ли, завести?

– Попугая не нужно, вредная птица. – Булатов отставил чашку – С Галиной, видать, у вас дело не склеится?

– И я так думаю.

– Хочешь, познакомлю с толковой женщиной, век благодарить будешь.

– Из тех, кому за тридцать?

– Зря иронизируешь. Редкая баба, все при ней. Умница, внешность – глаз не отвести, красоту свою носит как драгоценность.

– Кто она?

– Старая примета: до двадцати девушка спрашивает о парне: каков он собой? До двадцати пяти: где работает? А после тридцати: где он? Между прочим, она мой заместитель.

– Тоже мне сват нашелся, – беззлобно проворчал Русич, – сам-то «соломенный» муж. – Он отлично понимал: Булатов пришел не ради праздной болтовни, слишком занятой человек, поэтому ждал главного разговора.

– Недавно в «Крокодиле» вычитал стишок, – все на той же полушутливой ноте продолжал Булатов. – «Хорошо быть стариком, когда есть старуха». А у нас с тобой, Алешка, на горизонте одинокая старость. – Булатов тряхнул головой, как бы отгоняя грустные мысли, придвинул Русичу тарелку с блинчиками. – Ешь поактивнее. И по мере насыщения рассказывай, рассказывай. Мама Зина, узнав, что ты уехал на далекий шельф, сказала: «Отряд особого назначения действует, Алешка вошел в прорыв, он-то создаст плацдарм». А ты… выговорешником отделался или… Давай как на духу.

Русич отвернулся. Нужно было собраться с мыслями. Как-то получилось, что вся их «чумная семейка» волею судеб находилась на острие происходящих событий. Сама мама Зина, глава их семьи, сражалась в ударной армии. Булатов служил во флоте, на ракетном корабле прорыва. Ему, Русичу, тоже выпала доля служить в десантных частях. Потому и укоренилось в доме понятие: «Мы – отряд особого назначения». Пошла эта фраза с легкой руки мамы Зины, которая однажды сформулировала мысль так: «И на службе мы впереди шли. И теперь, на „гражданке“ миссия у нас особая – первыми входить в прорыв, вести за собой». До поры он не принимал всей этой игры всерьез, видел, что и бойцы «отряда особого назначения» не всегда в авангарде, но с некоторых пор увидел себя как бы со стороны – отстает от «отряда», спешит, задыхается, отступает от идеалов. Вот и теперь. Как рассказать брату о том, что произошло на шельфе? Правду сказать – сил не хватает.

– Налопался? – нетерпеливо спросил Булатов. – Еще один блинчик, и хорош. Сгораю от любопытства.

– Я, считай, сухим из воды выскочил, – против воли заговорил Русич, стараясь придать голосу беззаботную интонацию. – Правда, «строгача» приволок, не отказываюсь. Для коллекции сгодится.

– Кто же за смерть водолаза расплатился? – Булатов нервно забарабанил пальцами по столу Вид у него был заинтересованно-строгий, словно от сообщения с далекого шельфа что-то изменится в личной жизни председателя профкома старого завода.

– Слушай, Толя, а тебе-то какое, собственно, дело? Все еще за все прогрессивное человечество болеешь?

– Как учили! – резко оборвал Булатов. – Не тяни!

– Что ж, порадую, – грустно сказал Русич. – Конкретно за смерть парня не пострадал ни один человек. – Он невольно скривился, как от внезапно подступившей зубной боли. Ну не приучен был врать, а коль случалось говорить неправду, долго мучился, корил и презирал себя. Нечто похожее испытывал он и сейчас. Однако отступать было поздно, врать так врать, до победного конца. – Я представил копии докладных, адресованных дирекции «Пневматики», в них, помнишь, я тебе рассказывал, были мои претензии и требования по качеству.