Виктор Левашов - Убийство Михоэлса

Вошел Каганович. Бодрый. Энергичный. Жеребец.

— Добрый вечер, Иосиф Виссарионович, я в вашем распоряжении.

Стоял на почтительном удалении. На таком, чтобы не подчеркивать свой рост. И в то же время быть достаточно близко.

Сталин повернулся к Молотову:

— Вячеслав Михайлович, товарищ Каганович был в числе лиц, которых мы попросили ознакомиться с обращением Еврейского антифашистского комитета о Крыме?

— Нет, товарищ Сталин.

— Это точно?

— Точно, товарищ Сталин.

— А откуда же товарищ Каганович узнал о содержании этого обращения?

— Не знаю, товарищ Сталин.

— Разрешите объяснить, Иосиф Виссарионович? — всунулся Каганович. Деликатно. Но с достоинством.

— Ну, объясните.

— Я случайно увидел текст этого обращения. У начальника Совинформбюро Лозовского. Мы решали вопросы освещения в прессе деятельности Госснаба.

— И вы случайно увидели у него текст. Он что, лежал на столе, а вы случайно заглянули в него?

— Никак нет, Иосиф Виссарионович. Когда я приехал, Лозовский изучал этот текст. Он выглядел очень озабоченным. На мой вопрос, чем он так озабочен, Лозовский показал мне на текст.

— И разрешил прочитать?

— Вообще-то… Я не спрашивал у него разрешения. Просто прочитал.

— Конечно, конечно, — покивал Сталин. — Члену Политбюро и председателю Государственного комитета по материально-техническому снабжению народного хозяйства СССР не с руки спрашивать разрешения у какого-то начальника Совинформбюро и заместителя министра иностранных дел. Значит, вы прочитали обращение и оно вам не понравилось?

— Я был искренне возмущен, Иосиф Виссарионович! Подобной ерунды я даже представить себе не мог! Возмутительная безответственность! Какой-то поэтишка и какой-то актеришка лезут в большую политику!

— Как я вас понимаю! Значит, вы были настолько возмущены, что вызвали поэтишку и актеришку к себе и топали на них ногами?

— Я не топал ногами, Иосиф Виссарионович.

— Нет? А как? Стучали кулаком по столу?

— Ну, совсем немного.

Сталин прошелся по кабинету, посасывая пустую трубку. Проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Товарищ Каганович совсем недавно назначен председателем Госснаба. Но он, вероятно, за это короткое время успел решить все вопросы. Строители обеспечены техникой и цементом. Машиностроители обеспечены металлом. Металлурги обеспечены рудой. Транспортники обеспечены горючим и запасными частями. Все хорошо. Настолько, что у товарища Кагановича есть время заниматься вопросами, которых ему не поручали. Так получается? Получается так.

До Кагановича уже все дошло.

— Виноват, товарищ Сталин, — понурившись, сказал он. — Я совершил большую ошибку. Я все понял, товарищ Сталин.

Сталин остановился так близко к нему, что Кагановичу приходилось смотреть сверху вниз.

— Что же вы поняли?

— Что мне не следовало заниматься вопросами, которые не входят в мою компетенцию.

— И это все, что вы поняли?

Каганович лишь растерянно пожал плечами.

Молотов хмуро наблюдал за происходящим. На его глазах разыгрывался очередной спектакль. Сталин любил такие спектакли. Его жизнь состояла из постоянного делового общения со многими десятками людей, в постоянном умственном напряжении. Оно требовало разрядки. Эти спектакли и были разрядкой. Многие от них обмирали. Но Молотов знал, что они мало что значат. Важным и грозным было не то, что он говорит, а то, что он думает. Это всегда было трудно понять. А последнее время — вообще невозможно. Какая-то грозная, вулканической силы идея зрела в нем. Она была связана с атомной бомбой — Берия каждый день подробно докладывал Сталину о ходе работ. Каким-то образом она была связана и с этим непонятным крымским проектом. Не нравилась Молотову вся эта история. Опасность в ней была. Опасность.

Сталин ткнул мундштуком трубки в пуговицу на полувоенном френче Кагановича. Негромко спросил:

— Ты как, жидяра, посмел орать матом на народного артиста Советского Союза, лауреата Сталинской премии?! Ты за кого себя, твою мать, принимаешь?! Ты перед ним гнида! Тля! Понял?

— Так точно! Понял, товарищ Сталин!

— В таком случае я более не задерживаю вас, товарищ Каганович.

Каганович попятился, потом повернулся и засеменил к двери.

— Минутку! — остановил его Сталин. — Что-то я еще хотел вам сказать. А, вот что!.. И все-таки я тебя, Лазарь, люблю.

— Я. Мне. Товарищ Сталин! Я. Всей душой. Всем сердцем. Нет слов, чтобы выразить! Я…

Сталин послушал и коротко махнул рукой:

— А теперь пошел вон!

Каганович дематериализовался. Спектакль закончился.

— Евреи бывают трех видов, — заметил Сталин, оборачиваясь к Молотову. — Евреи, жиды и член Политбюро Каганович. Ну, понял?

— Да. Значит, и Лозовский.

— Значит, и Лозовский, — согласился Сталин. — Но это неважно. Важно — Михоэлс. Жена у него, помнится мне, из каких-то польских князей? И вроде две дочери?

— Этого я не знаю. Я хотел бы спросить, Иосиф Виссарионович…

— Спрашивай.

— Почему вы сказали, что Михоэлс объехал меня на кривой козе?

— Потому что меньше всего его волнуют американский идеологический десант в Крым и поползновения Пентагона на черноморский плацдарм.

— А что его волнует?

Сталин помолчал и коротко ответил:

— Татары.

— Вы предполагаете…

— Я не предполагаю. Я знаю это совершенно точно. Кстати. Проект постановления о роспуске ЕАК у тебя?

— Да.

— Выброси его к чертовой матери. Пусть продолжают бороться с фашизмом. Бороться за мир и без них есть кому.

— Будет сделано.

— Все. Иди работай.

Молотов ушел. Сталин набил папиросным табаком трубку. Пришла, пожалуй, пора ввести в эту партию новую фигуру. Он вызвал Поскребышева и приказал:

— Абакумова!..

Министру государственной безопасности СССР генерал-полковнику Виктору Семеновичу Абакумову было тридцать девять лет. Он родился и вырос в Москве. Отец у него работал истопником в больнице, мать — уборщицей медицинского политехникума имени Клары Цеткин. После ФЗУ он устроился грузчиком. Молодой силы было с избытком, а платили больше, чем на заводе. В 1932 году ему, молодому партийцу пролетарского происхождения, предложили перейти в органы. Он согласился, не раздумывая ни секунды. В те годы быть даже просто военным считалось почетным, человеку в форме уступали место в трамваях, а стать чекистом молодые люди не смели и мечтать.

Карьера Абакумова напоминала движение курьерского поезда, перед которым с путей поспешно убирают пассажирские тихоходы и грузовые составы. Процессы над Ягодой и Ежовым и следовавшие за ними чистки всех органов ОГПУ — НКВД открывали перед ним новые должности едва ли не раньше, чем он успевал освоиться на прежних.