Виктор Левашов - Убийство Михоэлса

Да, возникла. Берия умел думать быстро и остро. И не боялся высказывать свое мнение, не слишком заботясь о том, совпадет ли оно с мнением Сталина. Молотов тоже был далеко не дурак, но последнее время очень уж зажимался. Слова лишнего не мог себе разрешить. Это раздражало Сталина. Иногда ему нужен был собеседник, несогласный с ним. Спарринг-партнер. Возражения помогали думать. Особенно умные. Берия всегда был хорошим спарринг-партнером. А по мере того как атомный проект, пусть даже ценой высасывания всех соков из народного хозяйства страны, продвигался к завершению, и вовсе становился раскован.

И все же он отпустил Берию, ничего ему не сказал. У него есть дело, незачем его отвлекать. А со своими трудностями Сталин привык справляться сам.

Вид абакумовской папки вызывал его досаду и неудовольствие потому, что он чувствовал: придется что-то решать. Молотов накануне сообщил: согласован срок приезда американской делегации в Москву для детального обсуждения участия СССР в плане Маршалла. Делегацию возглавляет министр торговли США Гарриман. Осторожные дипломатические ходы, направленные на попытку заменить его на Бирнса, не привели к успеху. Американская сторона дала понять, что назначение Бирнса главой делегации наверняка приведет к срыву переговоров, учитывая многократно декларированную приверженность Бирнса к жесткому курсу по отношению к СССР. Американская сторона заинтересована в успехе переговоров. В этом же, надо полагать, заинтересована и Москва. Поэтому Гарриман в качестве главы делегации является фигурой наиболее предпочтительной.

Приезд делегации намечен на 28 января 1948 года.

Через месяц. Это и предопределяло необходимость решения. Решения вынужденного. Продиктованного не его волей, а внешними обстоятельствами. Сталин не любил, когда его вынуждают к решению.

Но и бесконечно пересовывать папку с места на место было уже нельзя. Что это, в конце концов, за игра с самим собой? Что он, ребенок? Нужно решать — значит, нужно решать.

Сталин удобно устроился за столом, раскурил трубку и открыл папку.

Протоколы допросов по делу Евгении Аллилуевой он просмотрел, почти не вчитываясь. Его не интересовали подробности. С этим делом было все ясно. Посидит лет пять, перестанет болтать.

Допросы Гринберга и Гольдштейна прочитал более внимательно. Но и здесь не было ничего принципиально важного. У него не возникло вопроса, правду говорят эти два старых еврея или оговаривают друг друга и Михоэлса. В сущности, это не имело значения. Интересы дела потребуют, чтобы это было правдой — будет правдой. Нет — значит, сядут вне связи с Михоэлсом и деятельностью ЕАК. Потому что сама по себе попытка проникнуть в его окружение — это уже преступление. Чем бы она ни была вызвана.

Понятно было, почему Абакумов посчитал эти документы важными и срочно прислал для ознакомления. В его понимании они давали выход делу Еврейского антифашистского комитета, о националистических тенденциях в деятельности которого он сигнализировал еще год назад. Дело еврейского националистического подполья выводило бы на качественно новый уровень кампанию борьбы с буржуазным национализмом.

Но это было слишком прямолинейное понимание ситуации. Арифметика. А большая политика — это высшая математика. Опытный стратег вводит резервы в самый решающий момент сражения. Так же поступает и опытный политик. Еврейский антифашистский комитет был мощным политическим резервом. Он будет введен в сражение. В нужный момент. Сейчас этот момент еще не наступил.

Сталин встал и прошелся по кабинету. Документы, присланные Абакумовым, не содержали ничего, что вынуждало бы его к быстрому принятию какого-то решения.

К решению вынуждал приезд делегации Гарримана.

Как поведет себя в этой ситуации Михоэлс? Он вроде бы ясно дал понять о своем решении. Правда, сделал это в необычной форме. И при этом еще и сволочью его, Сталина, обозвал. Его. Сталина. Обозвал. Сволочью. Моральная компенсация, надо полагать. Попытка сохранить лицо. Смиряюсь, но не сдаюсь.

Сталин был не из тех людей, которые забывают малейшее пренебрежение, не говоря уж о прямом оскорблении. Но он был и не из тех, кто принимает серьезные решения под влиянием эмоций. А решение, которое сейчас предстояло принять, было серьезным. Вовлечение США в крымский проект даст не меньше, чем три-четыре года форы. А то и больше. А Берия обещал бомбу не позже, чем через два года. Крымский проект и участие в плане Маршалла на приемлемых для СССР условиях принесут и кредиты, в которых отчаянно нуждалась советская экономика. Можно будет выторговать льготы и по ленд-лизу, а то и скостить часть этого девятимиллиардного долга.

И надо же было так случиться, чтобы решение всех этих важнейших вопросов упиралось в какого-то одного еврея.

Парадоксы истории.

Но факт оставался фактом: упиралось. И с этим приходилось считаться.

Итак, Михоэлс.

Сталин не вполне его понимал. У него не было ни малейших сомнений в том, что аргументы против создания Крымской еврейской республики, которые Михоэлс высказал Молотову, для самого Михоэлса яйца выеденного не стоят. Его волновало другое — татары. Об этом он прямо сказал в разговоре с Лозовским, который был зафиксирован оперативной техникой, установленной в кабинете начальника Совинформбюро и в его комнате отдыха.

Но и тут для Сталина было далеко не все понятно. Если допустить, что через какое-то время крымские татары вернутся на свои исконные земли, к тому времени занятые евреями, то тут, конечно, Михоэлс прав: начнется резня. Но какие основания у Михоэлса были думать, что татары хоть когда-нибудь вернутся в Крым? С чего он взял, что, выселив этих подлых предателей, Сталин хоть когда-нибудь вернет их на родину? Они сами предопределили свою судьбу. И Михоэлс не мог этого не понимать. Не верил в долгосрочность сталинской политики? Не верил в вечность советской власти?

Полный абсурд. Это в двадцатые годы эмигранты сидели на чемоданах, дожидаясь, когда Советы падут и можно будет вернуться в Москву. Об этом давно уже никто даже не мечтает, а теперь, особенно после победы над Гитлером, даже самые отъявленные антикоммунисты вроде Черчилля озабочены не победой над большевиками, а тем, чтобы уцелеть самим.

Тогда в чем дело? Человеку почти открытым текстом предлагают один из высших государственных постов страны — должность Председателя Верховного Совета Еврейской советской социалистической республики, а он упирается как бык, которого тащат на бойню. Черт их, этих евреев, поймет. Все у них не как у людей. Что он болтал о роли Корея? Никто не предлагает ему роль Корея. Если на то пошло, ему предлагают роль Моисея.

И все-таки упирается.