Юлиан Семенов - ТАСС уполномочен заявить

— Да нет же, — поморщился Глэбб. — По-моему, он там подвизался с каким-то никарагуанским или гаитянским картоном. Я убежден, что он не стал гражданином Штатов.

— Да? Ну что ж… Это хорошо… Так вот, когда в Гонконге, лет десять назад, случился скандал — на аэродроме захватили группу китайских мафиози с героином, — этот самый Шанц организовал бегство из города какой-то португалки или испанки, кажется Кармен, такой же красивой, как наша очаровательная Пилар, и угрохал того человека, который взял на себя вину. Он и мистер Лао, нет, Джон?

— Почему вы меня спрашиваете об этом?

— Ты же работал в Гонконге, — пожал плечами Пол. — Поэтому он и спрашивает.

— Я там работал наездом, несколько недель, чисто коммивояжерский бизнес.

— Тогда понятно, — сказал Славин. — И конечно, вы не знали тамошнего представителя ЦРУ, он же был замешан в скандале, его как-то погасили, этот скандал, но угли тлеют, Джон, угли тлеют. Как, Пол, интересно раздуть эти угли?

— Как вам сказать… Кое-что есть, но для настоящего скандала маловато…

Глэбб снова громко рассмеялся, хотя лицо его — Славин это видел — было напряженно до предела.

— В нашей стране популярны суперскандалы, Вит. То, что вы рассказали, — будни, скучная пародия на «Крестного отца».

— Что значит суперскандал? — спросил Славин.

— Когда алкоголичка жена, — ответил Пол, — когда муж — гомосексуалист и понуждает сестру к сожительству с выгодными ему людьми, когда у миллионера сын вступает в компартию, когда взятка превышает сто тысяч баков — это куда ни шло. Лучше бы всего, правда, что-нибудь про шашни президента с концернами — это проходит, это нравится соперникам, особенно потенциальным.

— Жена есть, — ответил Славин, обернувшись к Джону. — В этой истории есть жена. Наркоманка. Состоит в кровном родстве с мужем — попросту его племянница. Дочь нациста. Сама была участником дела. Как?

— Давайте имена, — ответил Дик. — Это я распишу так, что дым поднимется, и сделаю на этом не столько деньги, сколько имя — меня ведь забыли, у нас забывают тех, кто дрался с наци, сейчас помнят тех, кто бичует безнравственность такого рода, о которой рассказали вы. Вступаю в дело, не интригуйте.

Славин обнял Глэбба за плечо, шепнул ему:

— Поинтригуем, Джон? Или откроем часть карт?

Пилар сделала большой глоток вина и ответила:

— Я бы на вашем месте чуть-чуть поинтриговала.

— Согласен. Теперь слово за Полом — что он знает о Зотове? Меня в госпиталь не пустили и во встрече отказали. Давайте-ка, Пол, вашу версию, а я ее потом подкомментирую, нет?

— Слушайте, Вит, с этим русским пока все не понятно, меня…

— Вам непростительно, — перебил Славин, — говорить «с этим русским».

— Как у вас это называют? «Великодержавным шовинизмом»? — улыбнулся Пол. — Не сердитесь, у меня плохо с произношением русских фамилий.

— Никогда не признавайтесь в этом, Пол, вас обвинят в низком профессионализме, газетчик должен знать имена своих противников — даже если они трудно произносимы. Мы, например, хорошо помним имена наших врагов.

— Я не считаю Зотова противником, — сказала Пилар. — Он просто выполнял свой долг.

— Кем это доказано? — Глэбб пожал плечами. — Мы живем не в тоталитарной системе, его вину надо подтвердить уликами. Передатчик — это не улика. Вполне могли подбросить.

— Верно, — согласился Славин. — Сегодняшняя «Ньюс» написала об этом деле вашими словами.

— Да? — удивился Глэбб. — Что ж, молодцы, я, признаться, не читал.

— А это что? — Пол кивнул на «Ньюс», лежавшую на столе; комментарий о Зотове был подчеркнут красным карандашом.

— Это читала я, — ответила Пилар. — Я обеспокоена судьбой Зотова и готова сделать все, чтобы ему помочь.

— Но как? — спросил Глэбб. — Я тоже готов помочь ему. Как?

— Очень просто, — ответил Славин. — Найти тех, кто устроил налет на его квартиру.

— И отыскать тех, кто ломанул сейф у Лоренса, — усмехнулся Пол Дик.

— Пол, — укоризненно сказал Глэбб, — это не по-джентльменски.

— Это по-джентльменски, потому что он согласился говорить со мною, и я уже отправил корреспонденцию в свои газеты:

«„Красота — как символ-надежности“; об этом подумал я, когда увидел работу группы гангстеров в апартаментах „Интернэйшнл телефоник“ — они охотились за именами „надежных друзей“ той фирмы, которая сумела построить надежный мост связи между Штатами и группой Пиночета, когда он еще не был диктатором, а принимал парады, стоя рядом с доктором Альенде».

— Беру, — сказал Славин. — Прекрасная шапка, Пол.

— У русских плохо со свободно конвертируемой валютой, — заметил Глэбб. — Вы — исключение, Вит?

— Просто я держу контрастную диету, с одним голодным днем в неделю — экономия в чистом виде.

Пилар и Глэбб переглянулись.

— Увлекаетесь йогой? — спросила Пилар. — Я могу дать вам литературу, у меня есть много книг на русском.

— Йогой увлекаюсь, за книги спасибо, утащу с радостью. Кстати, Пол, вы не знаете, это тот Лоренс, который отказался отвечать по ряду пунктов конгрессу о путче в Сантьяго?

— Тот.

— Резидент ЦРУ?

— Спросите об этом меня, ребята, — сказал Глэбб, — все-таки мы с ним дружны много лет. Он такой же человек ЦРУ, как я — агент гестапо.

— А вот интересно, — задумчиво попивая джин, сказал Славин, — если бы Пол смог получить документы о том, что работник ЦРУ связан с нацистами — как старыми, так и новыми, это можно было бы обыграть в прессе?

— Когда пресса дралась с ЦРУ, — ответил Пол, — она мечтала получить нечто подобное — это нокаут, Вит, но…

— Я занимался боксом, я знаю, как бить, я готов научить вас методу.

— Вот так вербуют доверчивую свободную прессу, — снова рассмеялся Глэбб, и глаза его собрались узкими щелочками.

— Вит, я хочу показать вам мою гордость, — сказала Пилар, — пойдемте.

— А мне вы не хотите показать свою гордость, гвапенья? — спросил Пол.

— Когда чем-то гордятся по-настоящему — гордятся тайно, — ответил Глэбб.

— Хорошая фраза, — сказал Славин. — Фраза человека, который умел побеждать.

Пилар взяла его за руку, повела за собой по винтовой лестнице вверх, на второй этаж. Там, в комнате со стеклянной крышей, с большой тахтой, укрытой шкурой тигра, стены были увешаны иконами — все до одной реставрированы, много золота и четко выписанных глаз.

— Как? — спросила Пилар. — Невероятно, да? Семнадцатый век, север России, той, которая имела выход к морю, то есть к свободе…

— Где реставрировали? Здесь?

— Нет.

— Вас расстроить или лучше солгать?

— Я всегда, Вит, любила выслушивать правду. До конца. Всю. Тогда и я готова сказать правду.

— Всю?

— Зависит от вас.

— Только от меня?

— Я не жена и не клерк, у меня есть собственное дело, Вит, поэтому я пользуюсь главным благом жизни — я независима. Я очень ценю это благо, потому что пришла к нему из подвала, ступая по облеванным ступенькам… Говорите правду.