Юлиан Семенов - ТАСС уполномочен заявить

Эрго: Курт предложил объединить материалы о дяде Шанце, нацисте, которого мы ищем, с племянничком, которым он занимается. И бабахнуть единый материал. Более того, Курт говорит намеками, что родство этих двух сукиных детей простирается и на какого-то третьего за…ца. Кто такой — не открывает, значит, заключаю я, копает что-то очень интересное.

Завтра меня обещают подбросить на границу, в тот район, где стоят банды Огано. Знаешь, что сделал этот парень? Он заказал мишени для стрельб — портрет Грисо. И первый прошил его очередью. Любопытно, что печатали эту мишень в Штатах, клеймо обнаружили, но рисовал Джорджа Грисо китаец — они не могут писать африканца или европейца, не придав их лицам своего национального колорита. Надеюсь, ты не обвинишь меня в национализме?

Тут в пресс-баре я сцепился с одним британцем.

«Мы говорили вам о желтой угрозе еще в сорок пятом, а вы посылали Пекину машины, когда ваши люди жили в землянках». Я взбеленился. «Я эти вагоны грузил, — сказал я ему. — Своими руками. И шли эти вагоны через Белоруссию, которая, верно, жила в землянках. Но мы поступали правильно, потому что я не знаю, что такое „желтые“, я знаю китайцев и люблю их, потому что жил у них, ел с ними из одной миски. Пройдут и Мао и Хуа (хотел сказать по-иному, но не понял бы британец, где ему в тонкостях русской словесной конкретики разобраться?!). А китайцы, как великая нация, останутся и будут помнить — обязаны помнить, кто помогал им, в какую годину, отрывая от себя, от своих людей самое необходимое, не смогут не вспомнить — пожалуйста, я готов и на такую формулировку: „Плох тот политик, который думает сегодняшним днем“. Надобно думать вперед, политик — это строитель, и если бы, кстати, на западе в политике был хоть один строитель, а не сплошные юристы, им было бы очень легко понять наши намерения, так ведь легко вычислить, что мы строим и что хотим построить. Хотя, может, понимают, потому что пытаются разорить вооружениями. А вообще-то, „панмонголизм, хоть слово дико, но слух ласкает мне оно“. Никто нас лучше не понял, как высочайший интеллигент Блок: „Да, скифы мы, да, азиаты мы, с раскосыми и жадными глазами“. „Скифы“ — куда как больший гимн русскому , чем разлюли-малины наших лапотников. Почему, кстати, лапотников? Я бы на месте промкооперации золото качал из лапотного промысла — нет более удобной и гигиеничной обуви, а буржуй нас обошел — вовсю лаптями торгует, несколько, правда, модернизированными. Серьезно, это не из серии „Россия — родина слонов“, это — по делу.

Старче, время. Я с тобою заболтался. Ты обладаешь особым качеством: ты умеешь слушать. И я нахожусь под твоим гипнозом даже здесь, в Нагонии.

Салуд, камарада! Венсеремос!

Обними Ирину, она у тебя — настоящий товарищ. Завидую мужикам, у которых есть друзья-женщины. Их — мало. Посему их должно беречь, не давая притом поблажек. „Домострой“ — неплохая книга, а?

Привет, старик. Обними всех наших с тобою друзей, скажи им, что я без них очень скучаю.

Дмитрий Степанов».

…Письма этого Славин, однако, не получил; он был арестован службой генерала Стау.

Он вылетел в джунгли, на границу, в десять часов вечера, когда темень стала непроглядной. Тем не менее, подъехав к военному аэродрому, Глэбб достал из портфеля бороду и усы, легко приклеил их пастой — лицо сразу же изменилось до неузнаваемости.

Через сорок минут вертолет приземлился на берегу океана. Возле трапа стоял Огано: сахарно сверкали зубы.

— Рад видеть вас, Джон, — сказал он, пожимая своей огромной, мягкой ладонью холодную руку Глэбба. — Сколько у вас времени? Часа два, не больше?

— И того меньше, Марио.

— Пошли, нам сварили акульи плавники, поговорим за едой.

— Давно не ел акулу, — вздохнул Глэбб. — Обожаю до дрожи. Кто готовил? Мой повар? Ван?

— Повар Ван, действительно, хорош, спасибо за рекомендацию.

— Я плохих людей не рекомендую; Ван ублажал меня в Гонконге как никто.

Стол был накрыт на деревянном помосте, под пальмой; возле трех кресел горели факелы, тревожно выхватывая из тьмы фигуры охранников, вооруженных маленькими израильскими — похожими на игрушки — автоматами.

— А где Лао?

— Я здесь, — ответил Лао из тьмы, — я люблю жить в тени.

Глэбб обернулся: военный советник Лао, бывший резидент Пекина в Гонконге, шагнул из тьмы к помосту; лицо его казалось бледным; с той поры, когда он сидел «под крышей» банковской корпорации мистера Лима, похудел сильно; постарел; лоб изрезали глубокие морщины.

— Плохо себя чувствуете? — спросил Глэбб, пожимая ему руку. — Или нервничаете перед началом драки?

— Я не имею права ни на первое, ни на второе.

— По приказу или убеждены в победе?

— И так и так.

Глэбб обернулся:

— Здесь много лишних, Марио. Разговор будет слишком важным.

— Моя охрана не знает английского, они ж ни черта не понимают, здоровые, надежные звери.

— Тем не менее, Джон прав, — сказал Лао. — Я предлагаю погулять по берегу, а потом уж сядем есть акулу.

Он взял Глэбба под руку:

— Больше всего я сейчас боюсь того, что Лэнгли все-таки пришлет сюда нового резидента.

— За десять дней перед началом «Факела»? Надо быть идиотами, — Глэбб усмехнулся.

— Думаете, они у вас гении? Конечно, надо быть идиотами, но я очень этого боюсь.

— Может быть, мне послать телеграмму адмиралу? — спросил Огано. — Моим шифром?

Лао усмехнулся:

— Как она будет звучать?

— «У меня отладились очень хорошие контакты с мистером Глэббом, прошу…»

Лао раздраженно пожал плечами, закончил:

— «Не присылайте нового резидента!» А то, напишите еще, моим людям придется и нового чужака пристрелить. Так, что ли?

— Надо будет отдать одного или двух из вашей группы, — заметил Глэбб. — Подбросить трупы, пустить сообщение в прессу: «Во время перестрелки убиты террористы из „красной армии действия“…»

— Ни в коем случае, — возразил Лао. — Я удивляюсь вам, Джон. «Красную армию действия» связывают с нами. А Лоренса — по нашей с вами версии — убили просто левые. Русские. Или кубинцы. Мои люди занимаются мотивировкой связи убийц Лоренса с Нагонией, получается славно, надо будет пошлифовать, а потом вы запустите это в газеты. Но я просил вас прилететь, Джон, не только в связи с этими делами. Мы ваши просьбы выполняем сразу же, а вот вы нас подводите.

— В чем?

— Две недели назад вы обещали передать новую партию вертолетов. Где они?

— Думаете, так легко увязывать все детали с Пентагоном?

— Я же не ссылаюсь на увязывание с моим министерством обороны? Вы шлете радиограмму тревоги, и через час мои люди нейтрализуют Белью. Вы просите изолировать Лоренса — через два часа мы разыгрываем комбинацию, его нейтрализуют. Это уж мое дело, сношусь я с Пекином или нет, вас ведь это не интересует, не так ли? Почему же меня должны интересовать ваши отношения с Пентагоном?