Юлий Дубов - Меньшее зло

Много лет назад человек, сопровождавший его в инспекционной поездке под Душанбе, метким ударом камня перебил хребет попавшейся на дороге змее. Та бешено закрутилась на месте, сворачивая и разворачивая кольца, лихорадочно совершая смертоносные, но безопасные уже броски, потом затихла, вытянувшись в серую невзрачную ленту, через минуту ожила, вновь начала танец смерти. И так продолжалось до тех пор, пока следующий камень не размозжил плоскую треугольную голову.

Написано от руки, на бумаге в клетку, старательным почерком.

«…Отправляла Вам письмо через депутатов Государственной Думы, которые приезжали к нам, но, по всей видимости, Вы его не получили. И я вынуждена написать Вам ещё письмо, в котором хочу обратиться к Вам за помощью. Очень прошу, прочтите его, войдите в моё страшное и безвыходное положение и помогите. Мне просить больше некого.

Если бы Вы только знали, что творят у нас Ваши солдаты! А ведь многие из них верят в Бога, я сама видела, как приезжают русские священники. Какую же главу из Библии они читают? Неужели только про царя Ирода? Иначе никак нельзя объяснить поголовные аресты всех мужчин от десяти до шестидесяти лет.

Я — женщина, мать двух дочерей. И когда я говорю Вам, что самым сильным моим желанием стало взять автомат и идти убивать, Вы должны понять, что я пережила ужас, недоступный пониманию нормального человека.

И не я одна. Есть приказ — пропустить через фильтрационные лагеря сто пятьдесят тысяч человек мужского населения Чеченской республики, так, чтобы те, кто сумел выйти из них живыми, на всю жизнь остались калеками. На блок-постах русские офицеры говорят чеченкам: «Выходите за нас, у нас молиться не надо». «Нам своих мужчин хватает», — отвечают чеченские женщины. «Подождите, очень скоро их у вас не останется», — обещают им.

24 сентября этого года мой муж Мамед Ходжаев, кандидат технических наук, ехал на личной машине в центр Грозного и был остановлен на блок-посту для проверки документов. Оказавшиеся рядом свидетели рассказали мне, что задержали его сотрудники Кузбасского ОМОНа, сославшись на приказ коменданта города.

«У нас к вам претензий нет, — сказали милиционеры. — Вами интересуются из ФСБ. Поэтому мы должны доставить вас в комендатуру Октябрьского района».

Вы наверняка не знаете, что такое комендатура Октябрьского района. Это настоящая «чёрная дыра», куда многие попадали, но мало кому удалось вернуться домой. Не вернулся и Мамед. Через день, 26 сентября, были произведены обыски в нашей квартире и в доме парализованной матери Мамеда. Забрали кандидатский диплом мужа. Ни оружия, ни наркотиков, ни заложников не нашли.

Я три дня простояла на улице у комендатуры, потому что внутрь меня не пускали. Я видела своими глазами, как подъезжают машины, как из них выбрасывают связанных мужчин, тащат по земле, бьют ногами, не стесняясь даже прохожих. На третий день вышел человек с погонами майора, поманил меня рукой и сказал, что мой муж умер.

У меня потемнело в глазах, но я не упала, не заплакала, я только спросила, когда мне выдадут его тело. Тогда этот человек ушёл, и больше я его не видела. А вечером ко мне подошёл солдат и сказал, что я могу забрать тело мужа, но за это надо заплатить пять тысяч долларов.

Я клялась детьми, что у нас нет таких денег, что никогда и не было, я умоляла солдата отдать мне мужа, хотела встать на колени, но он тоже ушёл, и больше я его не видела.

Потом приехали корреспонденты из Москвы, с ними была телекамера, и они хотели снимать коменданта, чтобы он рассказал, как в нашем городе налаживается мирная жизнь. А я всё ещё стояла у комендатуры, и автоматчик стал гнать меня, чтобы я не мешала корреспондентам и коменданту. Это был совсем простой русский парень, ещё мальчик, он даже сказал мне, что его зовут Захар Силкин. И ещё он сказал мне шёпотом, что моего мужа в комендатуре нет, что его увезли в Ханкалу в тот же день, когда задержали, и что он жив.

А ведь я уже попрощалась со своим мужем и отцом моих дочерей, когда майор сказал мне, что он умер, и когда солдат просил денег, чтобы я могла его похоронить.

Я поехала в Ханкалу.

Я не знаю, как писать дальше. Того, что я узнала в Ханкале, не выдержит никакое человеческое сердце. Там есть псарня со служебными собаками, которых превратили в людоедов. И когда я спросила, где мой муж, мне ответили спокойно — отправили на псарню.

«Отдайте мне хотя бы его кости похоронить», — попросила я.

Мне отказали.

Я уехала обратно в Грозный, пошла по соседям. Люди делились последним, и я собрала две тысячи долларов. Вернулась в Ханкалу. Но и за деньги мне не отдали то, что осталось от моего мужа. Они боялись, наверное, что когда я получу человеческие кости со следами собачьих зубов, то буду всем их показывать, кричать, что русские солдаты — палачи и убийцы, и кормят человечиной служебных псов, что это будет такое доказательство, которое я покажу журналистам, и весь мир про это узнает.

А я просто хотела похоронить мужа, чтобы он лежал рядом со своим отцом и дедом, а не гнил в безымянной яме.

Одна только надежда у меня и осталась. Что моего мужа убили до того, как закинуть на корм зверям, не признающим уже иной пищи…»

На письме отметка кремлёвской администрации, резолюция «ген. прок. — прошу отреагировать» , лиловый штамп с длинной цепочкой цифр, на машинке впечатано: «т. Сидоркину» , рядом рукописная строка «направлено в Главную военную прокуратуру для принятия мер», чуть ниже наискось красной шариковой ручкой — «в прокуратуру г. Грозного для принятия мер по существу заявления».

А вот это похоже на очень официальный документ. Отпечатано на лазерном принтере, с выровненными полями, заголовки — курсивом, ключевые слова — жирным шрифтом.

«…все интеллектуальные и политические силы сегодняшнего мейнстрима так или иначе олицетворяют застой, Восточная Группа — не исключение. Ничего нового не предлагают и не могут предложить народу ни СПС, ни „Яблоко“, ни окончательно окарикатурившаяся ЛДПР.

Следовательно, мы — опираясь не только на прикладной опыт и интуицию, но и на редко востребуемые уроки Истории — приходим к выводу, что только перпендикулярный, внесистемный политический проект может быть по-настоящему успешен в современной ситуации. Основные черты этого проекта:

— новая эстетика;

(Слово «новая» подчёркнуто синим карандашом, рядом три восклицательных знака.)

— новые базовые технологии апелляции к народу;

— наличие новых лиц, образующих коллективную парадигму «духовного лидера»;

— позиционирование проекта как Церкви, объединяющей и всеохватной;

— наличие ритуала и мистических зон;