Андрей Ветер - Во власти мракобесия

– Я всё понял… – Смеляков тяжело вздохнул. Судя по всему, с Коржаковым придётся говорить не только о Филатове, но и о том, как организовать оперативные мероприятия.

Тишина давила на него нестерпимо. Он лежал и неподвижным взглядом смотрел вверх, где ослепительно сияли белые лампы. Этот белый, неживой свет отражался от белого кафеля на стенах и от металлических панелей всевозможных приборов и резал глаза. Но закрывать глаза не хотелось, потому что тогда наступила бы тьма, из которой он только что вынырнул, отчаянно цепляясь за жизнь. Он ощущал себя мертвецом. Или почти мертвецом…

Как давно у него пошаливало сердце? Сколько раз случались приступы? Сколько раз врачи обещали ему смерть, если он не остановится. «Вы не принадлежите себе, Борис Николаевич, вам нельзя делать то, что можно обыкновенному человеку. На ваших плечах лежит вся страна. Со спиртным вам надо прекращать баловаться», – внушали ему доктора. Он бы вообще не прислушивался к врачам, но страшился смерти. Тем не менее он следовал их рекомендациям лишь первые дни после приступа, затем, когда силы потихоньку возвращались и ему начинало казаться, что опасность отступила бесповоротно, он снова подбирался к водочке, поначалу позволяя себе лишь одну рюмку, чтобы «расслабиться», затем больше и больше. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что его организм давно потерял былую крепость. Теперь он превратился в дряхлого старика.

И вот реанимация…

– Только я вовсе не умер… – вяло шевельнул он губами. – Не умер… И буду жить… И буду… Буду править… Властвовать… В моих руках… В моих руках… Самая большая страна… Нет… Слабому человеку такая страна не по зубам… А я могу… И всегда буду…

Ему казалось, что он говорит внятно и громко, но в действительности издавал лишь нечленораздельные звуки.

Вошедшая медсестра сразу увидела, что глаза огромного седовласого старика, лежавшего на койке, были широко распахнуты и неподвижно уставились в потолок.

– Борис Николаевич? – услышал он осторожный девичий голос. – Как ваше самочувствие?

– Хо-о-шо… – прогудел он.

– Что-нибудь болит?

– Не-е-е… Ни-а? Ты-ы… Ни-а?

Ему почему-то хотелось, чтобы её звали Люда, но язык никак не справлялся с почти непосильной задачей, из горла вырывалось только мычание.

– Что? – не поняла девушка.

– А-а-а-ах…

– Сейчас я сделаю вам укольчик, Борис Николаевич. Она остановилась возле него и подняла подол его длинной больничной рубахи. Он слегка шевельнул пальцами руки.

– Вот как хорошо, Борис Николаевич! Вы уже пальчиками двигаете! Значит, дело к поправке!

– У-у-гу…

Она достала ампулу и начала надпиливать её, постукивая по ней ногтем.

– Да-а-а…

– Что, Борис Николаевич?

Она внимательно посмотрела на него. Бледное лицо, рыхлая кожа, испещрённая красной паутинкой вен, обвислые щёки, пересохшие губы. Не было в этом человеке ничего от того уверенного в себе лидера, который в августе девяносто первого года взобрался на танк и громко призывал людей сбросить оковы прежней жизни и решительно идти к демократии.

Он коснулся её белого халатика и попытался немощной рукой нащупать женскую ягодицу. Медсестра хихикнула и слегка отстранилась.

– Ну что вы, Борис Николаевич! Как можно! Нельзя вам этого, совсем нельзя! Давление ведь подскочит!

Он снова сделал усилие и дотянулся до медсестры. Короткий халатик манил его неумолимо. Девушка опять приблизилась и сделала укол. Старик не почувствовал, как игла вонзилась в его тело. Он, скособочившись, пялился на женские бёдра. Дрожащими пальцами дотянулся до подола врачебного халата и вцепился в него.

– Ну нельзя же вам! – с укором повторила девушка. – Какой вы, право… Какой вы…

– Жи-и-и-ву…

Она хотела высвободиться, но он не отпустил. Губы его задрожали, жалкое подобие улыбки исказило безвольное лицо, глаза налились кровью.

– Борис Николаевич! Нельзя вам ничего такого! – почти испуганно выкрикнула медсестра и рывком освободила халат из властной хватки. – Сейчас позову доктора!

– Не-е-ет… По-о-о-ди-и…

– Что?

– Ко-о-ме-е-е… – Он громко сглотнул и облизал губы. – Ко… мн… мне…

Она попятилась к двери, энергично качая головой: «Нет, нет…»

Старик с неохотой закрыл отяжелевшие веки. Вероятно, подействовал укол.

Где-то совсем близко он услышал громкий шелест.

«Что это? Крылья? Похоже на крылья. Откуда здесь птицы?»

В объявшей его тьме он не видел ничего, но ясно чувствовал и слышал чьё-то присутствие. Крылья хлопали громко, их было много. Внезапно старику показалось, что он разглядел неясные очертания тех, кто окружил его – тёмные контуры человекоподобных существ с огромными чёрными перепончатыми крыльями.

«Опять…»

Старик застонал. Он уже не раз видел эти таинственные тени, при появлении которых его охватывало какое-то удушье. Он не верил в потусторонний мир, но, убеждая себя в том, что крылатые тени – всего лишь галлюцинации, всё-таки боялся их. Даже не просто боялся, а содрогался при одной мысли о них. Они вызывали в нём безграничный ужас.

– Не-е-ет… – прошептал он.

Владислав Шкурин пожал Машковскому руку.

– Здравствуйте, Григорий Модестович, рад встретиться с вами.

– Владислав Антонович? Я правильно запомнил ваше имя?

– Да. Вы меня поражаете!

Сам Шкурин, придя в ресторан и краем глаза заметив знакомое лицо, не сразу вспомнил Машковского, но через полчаса что-то сопоставилось в голове, всплыли какие-то далёкие картины, из глубины прошлого возникла плотная фигура партийного чиновника, и Шкурин, пробормотав себе под нос: «Ах вот кто это!» – направился к Григорию Модестовичу.

– Сам-то я вас не сразу признал, – виновато проговорил Владислав.

– А меня, стало быть, память не подводит. Годы идут, а память не подводит. Мы ведь с вами лет пять назад познакомились, верно?

– Да, ещё в советские времена, – уточнил Шкурин.

– А кажется, что всё было совсем недавно. – Маш-ковский негромко закряхтел и изменил позу, откидываясь в кресле. – Интересно, чем бы вы сейчас занимались, если бы времена остались прежними?

– Продолжал бы карабкаться вверх по служебной лестнице. Получил бы уже полковника.

– И просиживали штаны в своём политико-воспитательном управлении? Хе-хе…

– Вы и это помните? Удивительно цепкая у вас память! – Шкурин с восхищением поцокал языком.

– С людьми старался работать всю жизнь, а не с бумажками. А если и с бумажками, то за каждой из них человека пытался разглядеть… Да, всё так стремительно меняется. Вы только поглядите на этот ресторан. Сидим в шикарном зале. Нас обслуживают очаровательные девушки. Мы пьём замечательное вино. Впрочем, иногда могут подсунуть и подделку. Рынок у нас только называется рынком, но в действительности все стараются только уворовать… Вы этот портвейн пробовали? Это «Руби». – Машковский подвинул к Шкурину бутылку.