Франсиско Павон - Рыжие сестры

Мужчина же, напротив, еще больше замкнулся в своей подозрительности, в своем зоологическом страхе.

– Плинио, – проговорила наконец Алисия. – Да, мы слышали о вас от папы.

– От папы и из газет, – добавила Мария почти радостно. – Это ведь вы в прошлом году распутали историю с иностранкой, которую, нашли мертвой в «Ла Ормиге?»

– Я.

– И вас за это назначили кем-то важным?

– Вот именно.

– Мы, – пояснила Мария с детской радостью, – выписываем газету «Сьюдад реаль» и потому всегда знаем все, что там происходит… Мы же – ламанчки, вернее сказать – томельоски.

– Я знаю это. Потому-то мне и поручили вас разыскать.

– Садитесь же, Мануэль, садитесь, – предложила Алисия властно, но мило.

Плинио, всем своим видом располагавший к доверию, придвинул себе стул.

– Вы ведь нас помните, нашу семью? – ласково спросила Мария.

– Прекрасно помню. Дон Норберто был такой симпатичный… Я много раз видел, как вы с папашей прогуливались по аллее на Привокзальной площади.

– Какие были времена! – вздохнула Мария.

На мгновение воцарилась тишина – все погрузились в воспоминания.

– И как же вы напали на наш след?

– Благодаря терпению и ряду случайностей.

Плинио перевел взгляд на бледного мужчину, который, казалось, немного успокоился, хотя далеко не окончательно.

– А вы, сеньор, кто? – спросил его Плинио мягко.

Мужчина поглядел на сестер, словно советуясь, что ответить.

– Это наш старинный знакомый, – осторожно вмешалась Алисия.

– Сеньорита, ради бога, я пришел помочь вам, – попытался успокоить ее Плинио. – Расскажите мне, пожалуйста, все как есть.

– Я понимаю. Вы пришли, чтобы освободить нас… а вас тоже заперли. Таким образом, хотели освободить, а получилась полная чепуха, – стояла на своем Алисия, лишь бы не отвечать на вопрос Плинио.

– Не совсем так. Есть люди, которые знают, где я нахожусь, и, скорее всего, сегодня вечером нас всех отсюда вызволят… Я хочу сказать, вас двоих и меня. А что касается сеньора, я не знаю: пленник он или… тюремщик.

Тот, о ком шла речь, все более нервничая, опустил глаза.

– Посмотрим, так ли это, удастся ли нам выбраться из этой норы, – проговорила Алисия, тщательно стряхивая пылинки, которые она одна только видела, и явно не желая понимать намеков Плинио. – Хочу домой. Там уже, верно, все пылью заросло.

– Напрасно вы так, – заметил Плинио. – У Гертрудис все в полном порядке. За исключением пива, что стояло в холодильнике, и нескольких кусков ветчины – все, как вы оставили.

– Нет, если у Гертрудис не стоять над душой, она все делает кое-как.

Видя, что таким путем не узнаешь, кто этот бледный сеньор, Плинио изменил тактику и спросил строго, как и подобает полицейскому:

– Какие же причины привели вас в этот дом?

Сестры Пелаес снова переглянулись. У Марии во взгляде мелькнуло сомнение. Взгляд Алисии был решителен и приказывал молчать. Мужчина зашагал по комнате, виновато глядя в пол.

Плинио, не смягчая строгого, официального тона, который нашел в самый последний момент, поднялся и, опершись обеими руками о спинку стула, сказал наставительно:

– Можете упорствовать и молчать, мне все равно. Но. завтра, а то еще и сегодня ночью вам придется рассказать в комиссариате абсолютно все… Я, насколько это возможно, пытаюсь помочь и избавить вас от неприятных формальностей. Но вы имеете полное право ничего мне не рассказывать. Вам виднее.

– Мы пришли сюда, потому что он позвал, – сказала вдруг Мария в детском порыве раскаяния, глядя полными слез глазами на мужчину, а тот, явно огорченный ее словами, с пристыженным видом отошел к окну.

– Мария! – крикнула расстроенная Алисия.

– А он кто? – с напором продолжал Плинио.

– Манола Пучадес, мой жених.

Лицо Плинио не дрогнуло. Алисия сидела сраженная. Пучадес уперся лбом в железную решетку.

– Зачем он вас позвал?

– Чтобы мы вызволили его отсюда, вырвали из лап этих гарпий.

Плинио медленно подошел к Пучадесу и, стоя у него за спиною, спросил почти умоляющим тоном:

– А вы, Пучадес, почему в этом доме? Почему вас тут держат?

Сперва Мария отвечала на вопросы Плинио, а затем и Алисия, пришедшая ей на помощь, и наконец, Пучадес, стоя все так же, лицом к окну, коротко рассказал любопытную историю своих последних почти сорока лет.

В 1932 году он учился в ветеринарной школе и был членом Единой федерации студентов. Это мать настояла, чтобы он пошел туда учиться, потому что ее брат был всеми уважаемым ветеринаром в селении близ Толедо и обещал племяннику, если тот выучится на ветеринара, передать ему свое звание и практику. Маноло к тому времени проучился уже половину срока на медицинском факультете, но, под влиянием этих обещаний и не желая огорчать мать, перешел в ветеринарную школу. Среди учеников он был самым взрослым и меньше всех чувствовал призвание к этому делу. Медицина его тоже мало вдохновляла Подлинная склонность у него была к политике. Точнее, к политической журналистике, к пропаганде. По правде говоря, он сознавал некоторую свою наивность, понимал, что ему недостает умения лицемерить и изворотливости, чтобы быть у власти, занимать видный пост. Однако на медицинском факультете он был членом ЕФС и выделялся среди других. В ветеринарной школе он тоже с самого начала стал вожаком. Мать его происходила из семьи очень консервативной и религиозной. Отец же, хоть и военный, был, как тогда говорили, республиканцем отроду. Провозглашение республики у них в доме восприняли как великий праздник. Все были возбуждены и полны надежд, которые ничто не омрачало, кроме мрачных комментариев матери. Но и она мало-помалу примирилась с новым положением дел. Он вспомнил, как вступил в партию Асаньи, как произносил речи на собраниях Левой республиканской, вспомнил свои полные энтузиазма статьи, свою яркую и деятельную жизнь в те годы. Всякий раз, когда мог, он ходил на заседания конгресса… Как-то в воскресенье, в Эскуриале, ему привелось разговаривать с Мануэлем Асаньей, его супругой и Ривасом Черифом, которые оказались там в тот день. Это было как раз – он никогда не забудет – в здании института, напротив монастыря.

Как-то случилось ему сидеть в баре «Капитолий» после обеда. Там он познакомился с доном Пио Бароха и Хулианом Рамалесом ответственным работником из министерства финансов, уроженцем Таранкона, тоже республиканцем по духу, хотя он ни в какой партии не состоял. Он только что женился на богачке из Томельосо она была много его моложе и из очень знатной семьи. После февральских выборов 1936 года Рамалес стал гораздо сдержаннее и не всегда разделял энтузиазм Пучадеса, но по-прежнему был с ним очень дружен.

С семейством Пелаес он познакомился через отца. Однажды он пришел с ним в нотариальную контору дона Норберто, чтобы выправить кое-какие бумаги. К дону Норберто отец вошел один, а он остался в приемной. Пока он ждал, пришли Мария с Алисией. Дои Норберто запрещал им входить в кабинет, когда там находились посторонние, и поэтому они довольно долго пробыли с Маноло Пучадесом. Так началось их знакомство и дружба.