Елизавета Абаринова-Кожухова - Этюд в красно-коричневых тонах, или Тайна, несущая смерть-II

— А однажды было, что он сам с собой даже подрался, — добавил Михеев. Только в тот раз он, видимо, повздорил с Тиграном Петросяном. Или даже с самой Ноной Гаприндашвили.

— С чего ты так решил? — удивился Ивлев.

— А он при этом поносил «лиц кавказской национальности».

— Надо же, — опечалился Дубов. — Я во всей «Панораме» только футляровские шахматные обозрения и читаю. Вернее, читал до сегодняшнего дня. Думал, один приличный автор во всей газете, а и тот оказался «коричневым».

— Он как-то даже в Доме печати набросился на одного журналиста, припомнил критик Михеев. — Как заорет: «Ах ты жидовская морда!». Скандал был — ого-го!

— И как же их редактор товарищ Швондер терпит такого сотрудника? — изумился Василий. — Он же позорит не только газету, но и весь журналистский цех.

— Ну, видимо, взгляды Футлярова не противоречат установкам «Панорамы», глубокомысленно заметил Михеев. — Впрочем, господина Футлярова отчасти можно понять. Когда-то он был подающим надежды шахматистом, но до гроссмейстера не дотянул, застрял на мастере ФИДЕ — всякий раз его опережал кто-то другой, и нередко… Ну, сами понимаете. Вот он и бесится.

— Ну так работал бы, тренировался, оттачивал мастерство — глядишь и выбился бы в гроссмейстеры, — пожал плечами Дубов. — А других винить, да еще и по национальному признаку…

— Вот ты ему это и объясни, — хихикнул Ивлев.

Василий глянул в сторону Футлярова — тот как ни в чем не бывало двигал пешки и фигуры.

— Кстати, о шахматах, — ехидно заметил Михеев. — Я слыхал, что как-то твои друзья лимоновцы заявились на заседание одного литературного общества и затеяли дискуссию на тему: «Кто такой Мандельштам — поэт или еврей?».

— Неправда! — бурно возмутился Ивлев. — Это не они, а баркашовцы. Вот те действительно сволочи, а эти — хорошие люди! Они меня пивом угостили!

— А по-моему, один черт, — заявил Михеев. Дубов был согласен с критиком, однако промолчал — его единственным желанием было поскорее и под благовидным предлогом покинуть сие мирное прибежище творческой интеллигенции.

Первым, что испытала Надежда Чаликова, войдя в рабочий кабинет старшего следователя городской прокуратуры, был шок: прямо на стене, чуть не до потолка, было развешано огромное красное знамя с серпом и молотом в белом круге. Прямо под кругом, будто под нимбом, за огромным столом восседала хозяйка кабинета — следователь Галина Виссарионовна Клякса, тщедушного вида пожилая дама с папироской в зубах.

— Это из вещдоков, — пояснила она низким скрипучим голосом, заметив некоторое замешательство Чаликовой. — Конфисковано на митинге. Да вы присаживайтесь, товарищ. — Следователь придвинула к себе чистый бланк и, обмакнув перо в чернильницу, сделанную в виде Мавзолея с откидывающейся трибуной, доброжелательно глянула на гостью: — Ваша фамилия? — Надя ответила. — Имя, отчество? Год и место рождения? Национальность? Сколько судимостей?

— Погодите, — опомнилась Чаликова, — причем тут судимости?

— Но я же составляю на вас протокол допроса, — добродушно прищурилась Клякса. — А протокол должен быть оформлен по всей форме.

— Какой еще допрос? — удивилась Надя. — Я же московская журналистка, пришла взять у вас интервью. Разве вам не сказали?

— А-а, так это вы меня пришли допрашивать? — наконец-то дошло до Галины Виссарионовны. — Ну, тогда вы и протокол ведите. — И с этими словами госпожа Клякса пододвинула бланк к Надежде.

— Нет-нет, у меня более современная техника, — отказалась журналистка и достала из сумочки портативный диктофон.

— Хорошая штучка, — заметила следователь. — А мы тут все по старинке… Да, так о чем же вы собирались меня допра… то есть спрашивать?

— Видите ли, уважаемая Галина Виссарионовна, меня интересует одно дело, которое вы как раз ведете. — Надя кивнула на знамя. — Дело национал-большевиков.

— Веду, — согласилась госпожа Клякса. — Но, знаете ли, товарищ Чаликова, материалы следствия вообще-то не подлежат разглашению кому бы то ни было, она глянула в протокол, — даже несмотря на отсутствие у вас судимостей. Если вы, конечно, не врете.

— Я вру? — возмутилась Надя.

— Ну, может, и не вы, а журналисты вообще. Вот расследовала я тут как-то одно дельце о клевете… — Галина Виссарионовна сладостно вздохнула. — Ну ладно, что вас интересует?

— Если это не секрет, то расскажите хотя бы, откуда у вас вот это, журналистка указала на знамя.

— Ах, это! — Галина Виссарионовна извлекла из недр стола увесистую папку с торчащими оттуда номерами «Лимонки» и быстро нашла нужный материал. Конфисковано такого-то числа на недозволенном митинге у Кабинета Министров. Знамя и прочий инвентарь национал-большевизма доставил гражданин Кондратьев, партийная кличка «Маузер», безработный, 1969 года рождения, на принадлежащем ему автомобиле «Мерседес-Бенц» шестисотой модели, номер такой-то. За непристойные действия в отношении здания Кабинета Министров был задержан гражданин Питерцев, он же «Скрипка», 1961 года рождения и неопределенного рода занятий, а гражданин Абель, бизнесмен, 1958 года рождения, подвергся оштрафованию за факт засорения собой проезжей части улицы.

— Как это? — не поняла Чаликова.

— Кидался под колеса полицейской машины, — пояснила госпожа Клякса и продолжила чтение: — Гражданин Уйо, студент ливийского происхождения, пытался вручить проходящему мимо Премьер-Министру петицию национал-большевистской организации, но также был остановлен полицией. Петиция прилагается к протоколу.

— Простите, — перебила Надя, — у вас там только это?

— Что именно?

— Ну, протоколы.

— Ну разумеется! — радостно ответила Клякса. — А что вы еще ожидали там найти — жизнеописание двенадцати цезарей?

— Да, все это весьма любопытно, — заметила Чаликова, — но неужели в протоколах ничего не говорится об опасности, заключающейся в национал-большевистской идеологии?

— А идеология — это уж не наше дело, — ухмыльнулась следователь. — Этим пускай господа политики занимаются. Ну и журналисты, разумеется.

— Но что вы, лично вы обо все этом думаете? — допытывалась Надя. — Не как должностное лицо, а просто как человек и гражданин?

— А-а, вы хотите разговор по душам? Пожалуйста. — Галина Виссарионовна сунула папку в стол. — Но тогда уж будьте любезны, выключите вашу машинку.

Надя остановила запись на диктофоне.

— Мое отношение такое — не стоит особо брать их в голову. Я уже чувствую, к чему вы клоните — небось, напишете в своих московских газетах, что у нас вовсю действуют деструктивные силы, а правоохранительные органы бездействуют. — Клякса затянулась «Беломором». — Но они же никого не убивают, не воруют, не грабят. Ну резвятся ребятишки — что тут страшного?