Фредерик Форсайт - День Шакала

Лебель ответил не сразу. Он сидел, зажав руки коленями, словно школьник, пытающийся объяснить свое поведение учителю. Откровенно говоря, некоторые действия бюрократической машины Пятой республики выходили за пределы понимания полицейского, который начинал простым патрульным и всю жизнь ловил преступников благодаря тому, что видел чуть больше остальных.

— Едва ли он станет рисковать жизнью. Он — наемник, то есть убивает за деньги. Он хочет остаться в живых и потратить полученное вознаграждение. И план свой он разработал заранее, в ходе разведывательной поездки в Париж в последние восемь дней июля. Если бы у него были сомнения в успехе операции или в возможности выйти из нее живым, он бы наверняка отступился от задуманного. Следовательно, он приготовил что-то про запас. Он правильно рассчитал, что в один день в году, в День Освобождения, гордость не позволит генералу де Голлю остаться во дворце, сколь бы велика ни была опасность. И он, несомненно, учел, что будут приняты, особенно после раскрытия заговора, чрезвычайные меры безопасности, о которых вы только что рассказали мне, господин министр. И тем не менее он не повернул назад.

Лебель поднялся и, нарушая этикет, заходил по кабинету.

— Он не повернул назад. И не собирается поворачивать. — Почему? Потому что он по-прежнему уверен, что может убить президента и при этом остаться в живых. То есть основное звено его плана так и осталось нераскрытым. Или это бомба с дистанционным управлением взрывателя, или ружье. Но бомбу можно обнаружить, и тогда все рухнет. Скорее всего, это ружье. Вот почему он въехал во Францию на машине. Ружье он закрепил или на раме, или под обшивкой.

— Но он не сможет приблизиться с ружьем к де Голлю! — воскликнул министр. — Никто не подойдет к нему, кроме нескольких лиц, да и тех обыщут. Как он сможет пронести ружье через заграждения?

Лебель остановился перед министром и пожал плечами:

— Я не знаю. Но думает, что сможет, и пока он ни разу не ошибся, хотя в чем-то ему везло, а в чем-то — нет. Несмотря на то, что о нем узнали, что его разыскивали две лучшие полиции мира, он здесь. С ружьем, в тайном убежище, возможно, с новыми лицом и документами. В одном можно не сомневаться, господин министр. Где бы он ни был, завтра он должен объявиться. А когда он вынырнет на поверхность, его необходимо уничтожить. И путь тут только один — смотреть во все глаза. Что касается мер безопасности, то я не могу предложить ничего нового. И так предусмотрено все, что только возможно. Если позволите, я просто похожу вокруг и посмотрю, не удастся ли мне найти его. Это все, чем я могу помочь.

Слова Лебеля разочаровали министра. Он-то надеялся на озарение, яркую идею, которая осенит лучшего, как охарактеризовал Лебеля двумя неделями раньше его непосредственный начальник, детектива Франции. А тот лишь обещал смотреть во все глаза. Министр встал.

— Разумеется, — в его голосе слышалась холодность. — Пожалуйста, попытайтесь найти его, господин комиссар.

В тот же вечер Шакал закончил последние приготовления. В спальне Жюля Бернара он выложил на кровать пару стоптанных башмаков, серые шерстяные носки, брюки, рубашку с отложным воротником, армейскую шинель с боевыми медалями и черный берет ветерана войны Андре Мартина. Рядом лежали фальшивые документы, изготовленные в Брюсселе, кожаные ремни, купленные в Лондоне, резиновый набалдашник с пятью разрывными пулями и пять стальных трубок, выглядевших как алюминиевые, в которых находились приклад, рабочий механизм со стволом, глушитель и оптический прицел ружья.

Два патрона Шакал достал из набалдашника и с помощью плоскогубцев, найденных в ящике для инструментов под мойкой в кухне, осторожно вытащил пули. Затем вынул столбики кордита. Их он оставил на столе, а ненужные гильзы бросил в мусорное ведро. Он полагал, что трех пуль хватит за глаза.

Два дня он не брился, и на подбородке золотилась щетина. Ее он собирался сбрить опасной бритвой, купленной по приезде в Париж. На полочке в ванной стояли флаконы из-под лосьона для бритья с краской «под седину», которой он уже пользовался, чтобы стать пастором Иенсеном, и жидкостью для снятия краски. Он смыл каштановый цвет волос Марти Шульберга и, сидя перед зеркалом в ванной, той же бритвой подрезал свои светлые волосы, пока они не стали торчать во все стороны.

Еще раз убедившись, что к утреннему выходу все готово, Шакал приготовил себе омлет, посмотрел по телевизору эстрадную программу и лег спать.

В воскресенье, 25 августа 1963 года, стояла палящая жара. Такая же погода была годом и тремя днями раньше, когда подполковник Жан-Мари Бастьен-Тири и его люди пытались убить Шарля де Голля у перекрестка в Пети-Кламар. И хотя никто из заговорщиков 1962 года не подозревал об этом, их неудачное покушение послужило отправной точкой цепи событий, оборвавшейся во второй половине этого жаркого летнего воскресенья.

Но если Париж намеревался праздновать девятнадцатую годовщину освобождения от нацистов, то 75 тысяч человек, обливающихся потом в рубашках из синей саржи и костюмах-двойках, пытались обеспечить какое-то подобие порядка. Широко разрекламированные газетами, радио и телевидением торжества Дня Освобождения вызвали небывалый приток зрителей. Большая их часть, однако, только мельком увидела главу государства, шагающего меж плотных рядов охранников и полицейских, чтобы положить начало той или иной церемонии.

Полицейские и чиновники, многие из которых с радостью приняли приглашение поучаствовать в празднествах, понятия не имели о том, что выбор пал на них благодаря высокому росту и каждый, помимо прочего, служил живым щитом. Кроме того, генерала окружала вся четверка его телохранителей.

К счастью, сильная близорукость и отказ носить очки на публике не позволяли ему заметить, что Роже Тесьер, Поль Комити, Раймон Сасья и Анри Джудер постоянно находятся в непосредственной близости от него.

Пресса окрестила их «гориллами», и многие полагали, что это связано с внешностью телохранителей. В действительности такой облик и походку обусловливали иные причины. Каждый был специалистом в рукопашной схватке, с могучими грудью и плечами. Напряженные мышцы груди и спины как бы отжимали руки от боков, и кисти свободно болтались из стороны в сторону. Кроме того, под левой подмышкой у каждого висел автоматический пистолет, еще более усиливая гориллоподобный вид телохранителей. Так они и ходили, широко расставив руки, готовые выхватить пистолет и открыть стрельбу при малейшем намеке на опасность.

Но в тот день не было и намека. Зажжение огня под Триумфальной аркой прошло, как и намечалось. При этом на крышах домов, окружающих площадь Звезды, сидели на корточках у печных труб сотни людей с ружьями и биноклями, настороженно оглядывая окна и другие крыши. Едва президентский кортеж покатил по Елисейским полям к собору Нотр-Дам, они, облегченно вздохнув, поспешили вниз.