Владимир Листов - У каждого свой долг (Сборник)

Владимир злился на Михайлова: «Как можно сейчас оставаться спокойным. Нужно действовать! Догонять! Организовать поиски! Принимать решительные меры, чтобы Пронский не ушел далеко!»

Забродин приподнялся.

Михайлов тоже откинул одеяло, сел, посмотрел на часы и сказал:

— Что-то долго…

Где-то вдали глухо стукнула дверная створка. «Пронский или нет?» Оба легли, прислушиваясь. Шаги все ближе. Тихо приоткрылась дверь, и сквозь щель в купе проник свет.

Владимир лежал с закрытыми глазами, по лицу скользнул свет. Пронский забрался на полку, и через несколько минут раздалось его спокойное дыхание. Забродин потянулся, отвернулся к стенке и заснул.

В Ростов приехали рано утром. Было по-осеннему свежо, день обещал быть солнечным.

На вокзале их встретил работник областного управления, лейтенант государственной безопасности Постников, усадил в машину и повез в гостиницу «Деловой двор».

Они поднялись на третий этаж, администратор открыл номер и передал ключ Михайлову.

Вошли в комнату. Большая стеклянная дверь, завешанная ажурной гардиной, вела на балкон. Высокий тополь, прислонившись к ограде балкона, прикрывал комнату от зноя. Посреди комнаты — круглый стол с пестрой скатертью. Над ним — большая хрустальная люстра.

У стены никелированная кровать с белоснежным покрывалом, на письменном столе телефон — чисто, уютно.

Вторая комната, вход в которую завешен тяжелой портьерой, выглядела поскромней: две кровати, два стула. Небольшое окно в переулок.

Осмотрев «аппартаменты», Михайлов предложил:

— Николай Александрович, вам, очевидно, будет удобнее в первой комнате, а нам с Володей — во второй.

Пронский не возражал. Привели себя в порядок после дороги и стали обсуждать, что делать дальше.

— Прежде всего поесть, — предложил Постников.

После завтрака Михайлов и Постников отправились в областное управление, а Забродин и Пронский решили погулять по городу.

Они прошли по холмистому Буденновскому проспекту, забрели в городской парк, еще зеленый, со множеством ярких южных цветов. Издали рассматривали здание нового ростовского театра, построенное в виде большого трактора.

— Жить в таком городе приятно, — сказал Пронский, когда они возвращались в гостиницу. И совершенно неожиданно, показывая на спешащих людей, с какой-то горечью спросил: — А вот куда они все торопятся? Зачем? Что им нужно в жизни?

В его словах Владимир Забродин уловил какое-то недовольство…

— Каждый человек к чему-то стремится… — ответил он неопределенно.

— Какая цель у вас? — неожиданно спросил Пронский.

— У меня? Что вы имеете в виду?

— Не обыденная, каждодневная. А высокая…

— Вон вы о чем! — Забродин улыбнулся. — Если хотите знать — сделать что-то полезное для народа, для Родины.

— А что понимать под полезным?

— То, что создает условия для хорошей жизни. Когда я поступал в Московский университет, то хотел стать ученым и сделать открытие, которое двинуло бы вперед нашу технику, ускорило бы развитие науки, промышленности и тем самым принесло бы пользу народу… Не знаю, поймете ли вы, но это действительно так!

— А у меня нет никакой цели! — с раздражением сказал Пронский. — У меня ее не было и раньше. И если я оказался здесь, то под влиянием других. А зачем, почему, что будет дальше? Не знаю…

Когда Забродин и Пронский вернулись в гостиницу, Михайлов уже ждал их.

— Какие впечатления? — спросил он.

— Красивый город, — односложно ответил Пронский; казалось, он устал от длительной прогулки.

— Готовьтесь и мужайтесь! — видимо, не замечая перемены в его настроении, с какой-то торжественностью объявил Михайлов. — Свою мать вы увидите послезавтра!

— Откровенно говоря, я очень волнуюсь, — Пронский провел ладонью по своей пышной шевелюре. — Никогда так не волновался. Даже во время перехода через границу! Может быть, не надо видеться? — нерешительно закончил он и, торопливо докурив, предложил: — Давайте спать.

Он резко поднялся со стула и ушел в ванную комнату.

Забродин и Михайлов переглянулись: Пронский сам не свой.

Они договорились спать по очереди — чем черт не шутит. Первую половину ночи должен был бодрствовать Забродин. Ему уже приходилось стоять часовым на посту. Два-три часа — не трудно. Там можно двигаться, разминаться, разгонять сон. И ждать, когда придет смена…

Ночью же в гостинице, в одном номере, не устроишь дежурство в несколько смен. Забродин не представлял, как трудно лежать в постели, когда нельзя шелохнуться, когда потушен свет и нужно создавать видимость сна.

Рядом с кроватью Забродин поставил стул и на него сложил одежду. Маузер и часы сунул под подушку.

Свет погасили. Шторы на окне умышленно не задвинули, чтобы в комнату падал хотя бы отраженный свет уличных фонарей. Но освещение было настолько слабым, что Владимир не мог разглядеть даже свой костюм на спинке стула.

Забродин передумал обо всем, что было сделано за эти дни. «Пока все складывается благоприятно, Михайлов — молодец, тогда в поезде, не встал и удержал меня… Пронский и не помышлял о плохом… Напрасно я горячился: «Сорвать стоп-кран! Начать поиски!» От этих воспоминаний Забродину стало неловко, и он чуть было не заворочался в кровати. «Но все же с Пронским происходит что-то непонятное».

Затем мысли его перенеслись в Москву… «Что сейчас делают дома? Вероятно, еще не спят. Для Москвы десять часов не позднее время».

Становилось все труднее лежать неподвижно, поза казалась неудобной, ноги стали затекать. Владимир осторожно посмотрел на светящийся циферблат часов: прошел всего час. Медленно повернулся на правый бок и на минуту затих. Посмотрел в сторону окна. Кроме сероватого прямоугольника проема, ничего не видно.

«А что означают его слова о цели жизни? Почему произошла перемена в настроении? Странно… А может быть, пустяки?»

Все сильнее хотелось спать. Забродин помассировал пальцами веки. Стало немного легче. Когда глаза стали снова закрываться, тихо повернулся и лег на спину. Опять потер веки, лоб. Поднес к глазам часы: только двенадцать! Михайлова нужно будить в половине четвертого. Еще три с половиной часа!

Вдруг он услышал скрип, Забродин притих… Показалось? По-прежнему темно, даже стало темнее, видно на улице погасили фонари. Он мог различить лишь проем окна. Михайлов лежал на кровати рядом, Владимир слышал его ровное дыхание, какое бывает только во сне.

Скрип не повторился, но Забродин лежал в напряжении. И вдруг снова, едва слышно. Теперь половица! Он затаил дыхание. Дом старый, массивный. Пол, хотя и собран из добротного дубового паркета, но от времени рассохся и кое-где поскрипывал.

Забродин различил мягкие шаги. Осторожные шаги босого человека. Они делались отчетливее, приближались к двери в их спальню. Владимир уже отчетливо их различал: шаг — остановка, шаг — остановка… Потом еще шаг медленно, размеренно… Все ближе к проходу, где висит портьера.