Юлиан Семенов - Пароль не нужен

Фривейского узнавали. Военные козыряли ему, штатские, еще издали содрав котелок, почтительно торопились пожать руку личному секретарю премьера.

— Объявляю второй заезд, — прокричал в громадный мегафон ведущий. — Вместо Смарагда, объявленного в программе, пойдет Изидра под управлением жокея Рооша.

— Изидра ничего, — прилаживая бинокль, сказал Фривейский, — пожалуй, я буду ставить на нее.

— Не советую.

— Отчего?

— Она стоит в первой четверти.

— Откуда такие сведения?

— Слишком резва. Молодость я ценю в женщинах, в лошадях мне ближе опытность.

— Ах вы, повеса, — улыбнулся Фривейский, не отрываясь от бинокля. — Но какие стати, послушайте! Нет, нет, я играю Изидру.

— Пари?

— Зря вы… Имейте в виду — выиграю.

— Может быть. И тем не менее. Я сегодня буду три раза играть на пари и четыре раза на тотализаторе.

— Отчего такая странная цифра?

— В сумме получается семь, а семерка похожа на лебедя.

— Исаев, вы пишете стихи?

— Не вгоняйте меня в краску.

— Сколько ставите против меня?

— Десять долларов.

— Не сходите с ума. Пять — от силы. Мне жаль вас. На кого вы?

— Я сыграю на Савредону.

— Господа, — обратился Фривейский к двум генералам из генштаба, сидевшим рядом, — прошу вас быть свидетелями того, как я отговаривал Исаева от пари.

Фривейский отошел к окошкам тотализатора и поставил деньги на свою лошадь. Исаев видел, как крепко были зажаты билеты в маленькой и потной руке секретаря правительства. Не жарко, а у него все одно испаринка на висках проступила. Это значит — волнуется Фривейский. А как же ему не волноваться? Он не купец, у него доходы только от кабинетной работы.

Прозвучал колокол. Кони приняли старт. Ипподром сначала исподволь, сдержанно, а потом все ровней и ровней начал шуметь — поддерживали фаворитов: каждый своего. Лица некоторых зрителей застыли, другие враз употели до серебряной испарины на лбу, третьи орут что есть мочи. Исаев аж на стул вскочил, вопит, руками над головой машет; Фривейский, наоборот, вдавился в свое кресло, сжался комочком.

Казалось, что лошади еле-еле бегут — так обманчиво видится с трибуны все происходящее на гаревой дорожке. И то, что жокеи стегают по крупам взмокших лошадей, и то, что коляски их раскачивает из стороны в сторону, словно челноки на волне — так стремительна скорость, набранная, за три первые четверти круга, и то, что они гортанно кричат на лошадей злыми голосами, — все это кажется декоративным, как и средневековые наряды наездников.

Первой пришла Изидра. Фривейский вытер лицо тугим платком голландского полотна.

— Ну-с, — сказал он тонким голосом, — денежки просим на ладошку!

— Алчны вы.

— Ух, алчен! — хохотнул Фривейский. — Господа, извольте засвидетельствовать от сплетен — я предупреждал Исаева и отговаривал от пари.

Генералы завистливо смотрели на Фривейского, который всеми силами старался скрыть радость. Но она прет из него: деньги, выигранные на бегах, — особые деньги, они будто сухое шампанское — легки, игристы, хмельны.

— Послушайте, Макс, — впервые за все время знакомства назвал его Фривейский по имени, — а вы, оказывается, игрок?!

— Вы близки к истине, — усмешливо ответил Исаев.

— Ну, продолжим наши игры?

— Я ставлю на Реганду-вторую.

— Это кляча. Снова проиграете.

— Пари! — предложил Исаев.

В это время к Фривейскому подбежал толстенький мальчик в гольфах — пальцы потные с обгрызенными розовыми ногтями в дешевых перстнях. Мальчик трется возле конюшен, продает фаворита. Аполлинэр говорил, что мальчик порой уносит по тысяче и больше. Наклонившись к Фривейскому, мальчик что-то быстро прошептал тому на ухо.

— Да? — переспросил Фривейский. — Точно?

Мальчик шепнул что-то еще, быстрое, и убежал к кассам тотализатора. Фривейский, побледнев, достал из кармана толстую пачку ассигнаций и заторопился следом.

— Фаворита получил, — услыхал Исаев презрительный шепот генералов у себя за спиной.

Фривейский вернулся быстро и сел на краешек стула.

— Так как же быть с пари? — спросил Исаев. — Или бойтесь?

— Мне неловко обыгрывать вас. Но вообще стоит проучить за дерзость: в другой раз не будете своевольничать; на ипподроме меня следует слушаться. Тысячу долларов в пари берете? И ни центом меньше.

Генералы почтительно рассмеялись. Исаев молчал.

— То-то… Испугались, Макс?

— Отчего! Нет. Пари принято, Алекс.

Исаев поднялся и, чувствуя спиной, как трое смотрят на него, пошел к тотализатору и поставил на Реганду.

— Она ж ни разу не приходила, — сказала тихонько кассирша, — да и жокей был в запое. Смотрите, молодой человек, может, не стоит…

Она два раза видела, эта кассирша, как мальчики, проиграв деньги, занятые у маньчжурских гангстеров, дававших в рост, стрелялись здесь, прямо на трибунах. Люди продолжали ставить на лошадей, они даже не замечали самоубийц… А те, у кого уже было все решено, лежали в пыли и оловянно смотрели на подметки тех, кто вытягивался и дрожал на мысочках, замерев в последнее мгновение перед финишем.

На первой четверти, всего через восемь секунд после старта, Реганда, выступавшая под управлением жокея Аполлинэра, сбоила. Лошадь повело в сторону, она стала на дыбы, и жокей с трудом удержался в коляске.

«Ничего, — подумал Исаев. — Ничего. Проиграв тысячу, я приобрету, Фривейского. Где только тысячу достать? У меня-то двести… Мальчик, который шепнул Фривейскому имя фаворита, конечно, ничего про сон Аполлинэра не знает, да и я сам не до конца понял: был ли это действительно сон или жокей давал мне понять, на кого ставить. Ничего, проиграть Фривейскому сейчас — это значит выиграть его чуть позже. Он труслив, потому что за ним нечисто, и он все время в страхе. Выиграв у меня такие большие деньги, он будет чувствовать себя обязанным мне, он станет побаиваться меня, он поймет, что я озлобился, он станет умасливать меня. Люди с проколом в биографии стараются всех своих врагов сделать друзьями. Поэтому-то они и погибают в конце концов… Что и говорить, выигрыш Аполлинэра мне был бы сейчас более кстати, тогда б я очень быстро все решил с Фривейским… Что ж… Терпение… Посмотрим, как будет дальше… Во всяком случае, я играю беспроигрышную партию: придет ли первым фаворит или моя Реганда — он уже в контакте со мной, он уже мой «приятель». В крайнем случае с проигрышем выручит Чен…»

— Ну же! — кричал Аполлинэр и хлестал лошадь по крупу. — Ну! Ну!

Остальные лошади ушли вперед, раскачиваются перед глазами спокойно, медленно. И в этом размеренном раскачивании — обреченность, которая обычно сопутствует поражению в заезде. Надо это спокойствие и размеренность поломать. Он знает, надо дать волю инстинктам, сейчас надо смотреть на мир, и на гаревую дорожку, и на круп лошади, и на тех, кто впереди, красными глазами. И дышать надо с хрипом и присвистом — как зверь на бегу.