Лев Гурский - Опасность

– Павел Валерьевич, – быстро спросил я, – вы кому-нибудь еще называли эту фамилию?

– Н-нет, – удивленно откликнулся Куликов. – Я только сейчас…

– А три другие фамилии? Сокольского, Бредихина и Григоренко?

– Да нет же! – с недоумением проговорил физик. – К тому же меня об этом и не спрашивал никто, кроме…

– Ясно-ясно, – я не дал ему договорить. – И не вздумайте больше никому сказать. И о нашем разговоре… А еще лучше – немедленно уезжайте куда-нибудь в командировку. Вас ведь могут послать в командировку?

– Хоть сегодня, – совсем уж удивленным тоном ответил Куликов. – Например, в Киевский центр. Или даже в Дели, на второй реакторный конгресс…

– Лучше в Дели, – посоветовал я. – Там вам будет спокойнее.

– Но что еще случилось, хотел бы я знать? – возвысил голос Павел Валерьевич. Вероятно, он успел трижды пожалеть, что поделился со мной плодом своих ночных бдений.

– Умер Григоренко, – коротко сказал я. – Точнее, убит. С ним случился сердечный приступ, когда к нему пришли эти…

– Кто пришел? – задушенным шепотом произнес Куликов.

– Те же, кто являлся к Фролову, – неопределенно ответил я, поскольку сам еще ничего толком не понимал. – В общем, теперь неясно, кто может быть следующим…

Я не стремился специально запугать Павла Валерьевича. Просто я догадывался, что гибель двух исполнителей отнюдь не означает, что не будут посланы другие. Если бы знать, посланы кем. Если бы еще знать, посланы куда. Правда, здесь у меня была тоненькая ниточка. Басня Крылова «Лебедь, рак и щука». И теперь только от меня зависело, порвется ли эта ниточка или нет. Жаль, что и времени оставалось катастрофически мало. Может быть, и вовсе не оставалось.

– Вы поняли меня? – дожал я Куликова.

– Понял, – хрипло и испуганно отозвался Павел Валерьевич и дал отбой.

Я тут же дождался гудка и немедленно набрал семь цифр. Я не боялся никого разбудить: люди на том конце провода в любое время суток обязаны были находиться в положении наготове. Как автомат, из которого в любой момент можно было открыть стрельбу.

– Подстанция, – сказал голос в трубке.

– Это начальник участка, – проговорил я отчетливо. – Два сорок два.

– Неполадки на линии? – спросил голос безо всякого выражения.

Я чуть помедлил. В данном случае пауза играла едва ли не решающую роль. Ответ примерно с секундной задержкой означал особую опасность предстоящего задания. Три секунды паузы – задание сопряжено с риском. Пять секунд – обычный рутинный выезд на какой-либо объект, с минимальным силовым воздействием. Форма-1 предполагала усиленные средства защиты, спецвооружение и бронеавтомобиль. Для формы-3 годилась более легкая экипировка, стрелковое оружие и не больше одного гранатомета. Форма-5 считалась для подстанции чем-то типа увеселительной прогулки, и для нее достаточно было только пистолетов и светошумовых гранаток.

Я сделал паузу в три секунды. Задание средней тяжести.

– На линии поломка, – сообщил я после паузы.

– Вас понял, – подтвердил голос в трубке.

– Вот и отлично, – я глянул на часы. – Ремонтную бригаду к восьмому подъезду. Через сорок пять минут быть там с инструментами.

– Будет исполнено, – ответил человек на том конце провода и отключился.

Так, одно дело сделано. Теперь локализуем адрес. Я набрал номер справочного зала, сказал свой код, потом код особой срочности и стал ждать, пока меня подключат к компьютеру. Обычным порядком процедура заняла бы часа полтора и, когда мы не торопились, то кодом ОС старались не злоупотреблять: это было дороговато, шло в минус-зачет всему отделу и сказывалось на зарплате. Но когда надо быстро, никто из нас не считал копейки. Собственная шкура дороже встанет.

Переливчатая трель звукового сигнала в трубке означала, что адресный компьютер готов к поиску. Я быстро протараторил все данные по Лебедеву – реальные и предполагаемые, и пока машина, попискивая, стала перемалывать мою скудную информацию, я еще раз мысленно вернулся к тому, с чего начал, – к вызову подстанции. Иными словами, оперативной бригады поддержки.

Собственно, ничего особенного в этом не было: в случае крайней необходимости любой из сотрудников нашего отдела Управления, от капитана и выше, имел право привлекать для разовых силовых операций группу вооруженного прикрытия. По правилам для этого не требовалось предварительной санкции Голубева, зато сам Голубев до крайности не любил, когда его подчиненные зазря гоняли оперативников с места на место. Если сотрудник, вызвавший бригаду, добивался успеха, Голубев еще как-то прятал свое начальственное раздражение: победителей не судят. Зато уж если выпадала пустышка, генерал с большим удовольствием принимал меры. Как правило, на полгода аннулировал у проштрафившегося сотрудника код выхода на подстанцию, а значит, и его право вызвать себе подкрепление. Филиков, которого лишили этой привилегии еще три месяца назад, рассказывал мне в красках подробности процедуры. Ну что, Лимонадный Джо, – с ласковостью аллигатора начинал генерал Голубев, потирая свою лысину, – решил поиграть в индейцев? – Так точно, – обязан был отвечать виновник, опуская очи долу. Не настрелялся в детстве, да? – продолжал свой ехидный допрос генерал. Так точно, – должен был повторить вызванный на ковер и при этом поковырять носком ботинка край ковра в генеральском кабинете, что означало высшую степень осознания и, так сказать, просветления. Ну, ничего, – заканчивал свой монолог Голубев, – полгодика проживешь без ковбоев, а там посмотрим. Правильно я говорю? В этом месте в третий раз полагалось ответить «Так точно»!, преданно выпучив глаза. Хитрый Филиков соблюл все условия, и его всего лишь на шесть месяцев отлучили от всемогущей подстанции, а вот затюканный Потанин, тоже что-то напортачивший и вызванный на ковер, все перепутал и дважды вместо «Так точно!» проблеял «Никак нет!», и в результате был лишен оперативной привилегии на какой-то фантастический срок. Сам я пользовался услугами подстанции всего три или четыре раза, каждый раз удачно. Поэтому я все еще мог, избегая нудных увязок и согласований, получать себе в помощь полдюжины оперативников полковника Королькова, начальника всея подстанции…

В трубке пискнуло, и металлический голос сообщил мне адрес. Вся процедура заняла десять минут и стоила кругленькую сумму. Самоокупаемость, черт ее подери. Скоро дежурные прапорщики на телефонах потребуют себе коммерческого коэффициента… Скоро начнем сдавать пару этажей Управления под дилерские конторы. Причем на жалованье рядовых сотрудников Управления все это, естественно, никак не отразится…

Все эти злые антирыночные рассуждения возникали в моей голове, как правило, дней за пять до выплаты очередной зарплаты, когда при пустом кошельке цены в супермаркетах казались особенно кусачими. Но в день получки я мигом становился сторонником рыночных реформ, коммерческих киосков и даже супермаркетов. Становился примерно на две недели, пока в моей кубышке вновь не начинало просвечивать донышко. Бытие определяет сознание, это еще Шекспир сказал. А может быть, какой-то другой англичанин или немец. Главное, что сказано было абсолютно правильно.