Елена Топильская - Дверь в зеркало

Одна энергично разлеталась поверх машинописных строчек, от края до края, и гласила: «Срочно проверить и принять меры. Ф. Дзержинский». Вторая теснила убористые буквы под словами «Преданный партиец»: «Фел. Эдмунд.! Не подтвердилось. Тойво Саволайнен – истинный революционер, в 1916 году по заданию М. Калинина распространял революционную литературу, совершил вооруженный захват типографии “Колокол”. М. Урусовский, принятый на работу в ВЧК в июле 1918 г., из сочувствующих, в 1916 году оказывал помощь партячейке типографских рабочих, представлял арестованных в суде, заслужил благодарность М. Калинина. Полагаю списать в архив. В. Поляков».

Водя пальцами по шероховатой бумаге, Антон боялся дышать. А что, если этот В. Поляков, спасший Антонова прадеда от расстрела – в этом Антон был уверен, – отец позавчерашнего понятого, Полякова Герарда Васильевича? Если так, то сколько же Герарду этому лет? Лет семьдесят, не меньше; дедок был маленький, худенький, абсолютно седой, с морщинистой обветренной кожей.

Боже, как все перепуталось; и почему все эти люди сплелись в смертельном клубке снова, спустя столько лет? Антону стало казаться, что и труп Паммеля был обнаружен не двадцать пять лет назад, когда его, Антона, еще и на свете не было, а совсем недавно, незадолго до смерти Годлевича. А каково же место Годлевича, спохватился Антон, и пожалел, что Таня уже легла спать. Ему обязательно нужно было с кем-то посоветоваться, прежде чем читать дальше.

Он прислушался: в материной спальне было тихо, и будить ее среди ночи он не решился. Таня явно спала, из кабинета тоже не доносилось ни звука, в квартире стояла сонная тишина, только с улицы доносился стук дождевых капель. А он и не заметил, что начался дождь...

«Криминальная хроника. Странное, наводящее ужас происшествие случилось на той неделе, шестнадцатого ноября, близ Введенского канала в Семенцах.

В общей квартире на первом этаже был обнаружен труп инвалида империалистической войны, бывшего сотрудника ВЧК (ОГПУ), Василия Полякова.

Он въехал в эту квартиру незадолго до смерти, весной 1923 года, жильцы мало знали про него, кроме того, что он был одинок, нелюдим. Ни жены, ни детей он не имел, и где жил раньше, никто не знал. Вселившись, он привез грузовик мебели, грузчики внесли ее в комнату, но обстановки его никто не видел, Поляков решительно пресекал попытки соседей заглянуть к нему, и соседских приглашений на чашку чая не принимал. Жильцы квартиры успели заметить только высокое зеркало в резной раме, которое поставлено было к окну.

Хотя Поляков и не работал по инвалидности, но каждый день он уходил куда-то и возвращался поздно. В тот роковой вечер он вернулся позднее обычного, почти в полночь, соседи слышали только, как хлопнула дверь и щелкнул засов. После этого и начались загадочные события.

В комнате рядом с той, которую занимал Поляков, все жильцы вдруг проснулись в тревоге. Часы у Полякова били полночь, и семья заметила, что от зеркала, стоящего в их комнате, исходит странное мерцание. Все они позже рассказывали, что, когда затих последний удар часов, в зеркале появилась человеческая фигура. Затаив дыхание, наблюдали они, как очертания фигуры становятся все более четкими, и наконец узнали в ней женщину в шляпе с полями.

Одновременно из комнаты Полякова донесся страшный крик, грохот, и женщина в зеркале исчезла. Встревоженное семейство бросилось к Полякову, на стук их никто не открыл, и они взломали дверь.

Мертвый Поляков лежал в кресле перед высоким зеркалом в резной раме, отодвинутым от стены, позади зеркала на полу валялась разбитая лампа. Жильцы посмотрели в зеркало – и застыли в оцепенении: оно... отражало пустое кресло!

Вызванная милиция ничего пояснить не смогла. Вскоре приехали сотрудники ОГПУ, забрали тело и увезли зеркало. Все попытки жильцов узнать, что же произошло в ту страшную ночь, успеха не имели, милиция передала дело в ОГПУ, а там на вопросы квартиросъемщиков не ответили, но у всех жильцов сняли подробные показания. Наши репортеры обязательно сообщат читателям, если удастся узнать еще что-то об этом загадочном деле».

На полях этой заметки была нацарапана карандашом дата: 17 ноября 1923 года. Антон успел подумать, что если Василий Поляков умер в 1923 году, то его сыну должно сейчас быть никак не меньше восьмидесяти. А потом свалился на свою постель и заснул мертвецки. А утром проснулся с помятой физиономией, протер глаза и понял, что ему ничего не снилось. Сполз с дивана и отправился будить Таню.

Завтракать им с Таней пришлось вдвоем, мать так и не вышла из спальни. Антона это обстоятельство беспокоило, ему стало казаться, что мать на него за что-то злится, а он терпеть не мог состояния холодной войны в доме. А вот Таня чувствовала себя непринужденно, сама заварила чай, сделала бутерброды, что-то рассказывала Антону, но он даже не слушал, просто кивал время от времени, изображая, что поддерживает беседу.

Сам-то он ни о чем, кроме прочитанных документов, думать не мог. И все время пытался представить себе этих людей – женатого Паммеля, сгорающего от страсти к роковой обольстительнице, пламенных революционеров, строчивших доносы, собственного прадеда – известного адвоката, ставшего сотрудником ВЧК...

Как люди жили! Это же не жизнь, а сплошной естественный отбор. Интриги, подметные письма, предательства, незаконные аресты, голод, разруха. И посреди всего этого – любовь и страсть... Надо сегодня искать понятого, присутствовавшего при осмотре трупа Годлевича, адрес в протоколе указан. Антон вдруг подскочил, как ошпаренный, вспомнив свое ожидание в отделе милиции, вялого дежурного и двух сказочных старушек в букольках. Как они сказали – «умер наш сосед по лестничной клетке...» Герард Васильевич, кажется? Че-ерт! Но адрес – в Семенцах!

– Татьяна, что такое Семенцы? – спросил он, перебив какое-то ее рассуждение о тяготах учебы в юридическом институте.

Она удивленно посмотрела на Антона.

– Это улицы такие, от Загородного до Обводного канала. Я все время путаюсь, в каком они порядке. Ну, знаешь, – Рузовская, Подольская, Верейская... Нет, Рузовская, Можайская, Подольская... Тьфу ты, никак не могу запомнить.

– Разве можно верить пустым словам большевиков? – раздался голос матери из коридора.

Таня и Антон обернулись. Нина Викентьевна стояла в проеме входа в кухню, придерживая у горла ворот халата. Вид у нее был больной и невыспавшийся.

– Порядок улиц в Семенцах можно запомнить по первым буквам этой фразы. Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая.

Таня прыснула.

– Надо же, а я не знала. А что такое Семенцы, почему они так называются? Может, вы и это знаете? Ой, с добрым утром вас!