Борис Тихонович - На преступнике – свастика

— Удивительный человек этот Ментен, что ни слово — ложь.

По дороге в Урич Хабермел взглянул на часы и сказал:

— Как раз сейчас должно рассматриваться очередное, уже пятое, прошение Ментена об освобождении его из-под ареста.

Голландские коллеги рассказали о всяческих увертках Ментена.

Недавно, например, он и его адвокат потребовали вызова в суд известного в Голландии историка второй мировой войны для уточнения дат некоторых событий. Вызванный «уточнил»: гитлеровские войска заняли Львов… в середине июля 1941 года. Номер с уточнением, разумеется, не прошел: всем известно, что гитлеровцы ворвались во Львов 30 июня. Для чего же понадобилось Ментену заключение еще одного историка? Чтобы опровергнуть утверждение свидетелей, что он, Ментен, был на Львовщине 7 июля, в день Ивана Купалы.

В полдень мы уже были у цели, в Уриче.

На юго-западной окраине села и сейчас стоят старые нефтяные буровые вышки. До 1939 года они принадлежали компании «Гартенберг и Шраер». Тут же стояло несколько бараков, в которых прежде ютились рабочие — украинцы, евреи, поляки.

Нелегко было сводить концы с концами семье Шляйферов, кое-как сколотившей вблизи вышек свою хатенку. Стояла она недалеко от домика поляка Аугустиновича. За хатой — небольшой огород, спускавшийся к речке, летом — свои овощи. Но жилось, ох как трудно! Выбиться из нищеты нечего было и думать. Жизнь стала лучше только после сентября 1939 года, когда Львовщина стала советской. Вскоре, однако, ворвались на эти земли фашисты. Вот тогда-то и объявился в Уриче Ментен.

Свидетель Шляйфер, единственный уцелевший из этой большой семьи, показывает на обелиск:

— Вот здесь, под этими березками, лежат мои сестры, жена, племянники и многие мои односельчане — мужчины, женщины, дети, старики.

Прислушиваясь к моему разговору со Шляйфером, вокруг собрались все приезжие: голландские юристы, корреспонденты газет Голландии, Бельгии, Швеции.

Все с волнением ждали, какие результаты даст эксгумация. Кое-кто не верил в обнаружение могилы. Общее волнение передалось и мне. Удастся ли сразу найти то место, где зондерфюрер СС Ментен расстреливал советских граждан? Во всяком случае, место это здесь, перед нами: заросшая пышной травой небольшая площадка, ограниченная с двух сторон горами, а с третьей — рвом и рекой. Фашисты могли выбрать только это ровное место для массовой казни. Отсюда нельзя было убежать: вокруг крутые уступы.

Начали работу. Сыро, земля мокрая: копнешь лопатой — выемка тотчас заполняется водой. А тут еще туча нависает, вот-вот хлынет дождь.

Копали с полчаса. И вот первое доказательство.

— Череп человека с входным пулевым отверстием в затылочной части, — после недолгого осмотра заключил эксперт, судебный медик Владимир Зеленгуров.

Теперь доказательства сменяют друг друга: гильзы от патронов к немецким автоматам, черепа, кости, несколько трупов в состоянии жировоска.

Вот трупы женщины и ребенка, которого она прижимала к себе и после смерти. А вот вещественное доказательство, которое заставляет содрогнуться: бутылочка с соской. В ней еще сохранилось что-то жидкое.

Кошельки, советские и польские мелкие монеты, гребни. Женская и мужская обувь, детские туфельки, пояса. Много ключей, карманные часы.

И черепа — мужские, женские, детские — их было найдено более сотни.

— Фотографируйте, описывайте, — обратился я к зарубежным корреспондентам. — Расскажите об этом всем в ваших странах.

Они не только фотографируют, они фиксируют на лентах магнитофонов каждое слово наших экспертов.

Показав на огромное количество найденных человеческих черепов, я напомнил им заявление Питера Ментена из автобиографии, которую он писал в 1941 году в первые дни нападения фашистов на Советский Союз: «Я словом и делом готов доказать свою преданность Германии».

Эксгумация трупов проводилась семь дней, ее результат — обнаружение останков более ста пятидесяти убитых. С тяжелым чувством мы уезжали во Львов.

Прошло несколько дней, и мы вернулись в Карпаты, туда, где должно было состояться перезахоронение останков людей, расстрелянных по приказу Ментена.

Прокурор Хабермел с переводчиком Федером и я ехали в одной машине. Уже за городом Хабермел сказал:

— Ментен, не желая признать себя виновным в экзекуциях, заявляет, что эти расстрелы в карпатских селах чинили украинцы.

— Не украинцы, нет, господин Хабермел, — поспешил я ответить и просил Федера точно перевести мои слова. — Нельзя никоим образом в данном случае говорить — украинцы! Соучастники злодеяний Ментена — украинские буржуазные националисты. А это — отщепенцы, и отождествить их с украинским народом — значило бы оскорбить украинский народ. Ментен нашел с ними общий язык, ибо он и они — злейшие враги украинского народа.

Хабермел просил меня продолжать, и я рассказал ему позорную историю украинского буржуазного национализма.

Гость из Голландии внимательно слушал, иногда задавал вопросы. Когда мое объяснение было окончено, он сказал:

— Благодарю вас. Теперь я понимаю, почему Ментен действовал вместе с националистами.

Наш разговор в машине закончился, когда мы подъехали к околице Урича. Нас встретил Антон Андреевич Руденко, прибывший туда раньше.

Ступени широкой лестницы ведут на вершину холма. Подле свежей могилы гробы. Здесь, у дороги, воздвигнут обелиск. Будет он виден далеко-далеко. Почтить память погибших земляков пришло более пяти тысяч человек. Прибыли работники Львовского обкома Компартии Украины и облисполкома, представители общественных организаций, прессы, телевидения. Я встретил знакомых писателей и журналистов, освещавших ход следствия по делу.

В полдень начался траурный митинг. Все выступавшие на нем требовали от голландского суда сурового наказания военного преступника Питера Ментена, на совести которого сотни погибших советских людей. Очевидцы страшных событий, родные и знакомые расстрелянных со слезами на глазах вспоминали о той трагедии, которая произошла в пору гитлеровского лихолетья, когда осатанелый палач Ментен расстреливал, грабил, запугивал советских людей. Но не удалось ему убить в них веру в победу, в освобождение от фашистского ига.

На трибуне — пионерка. Не страшную сказку слышала она в детстве, а горестную быль об ужасах расстрела ее родственников Ментеном. Возмездия требовал и ребенок.

Выступил представитель голландского посольства в СССР господин Эверарс. Он выразил сочувствие советским людям, их горю, причиненному фашизмом в годы войны..

На этом митинге было оглашено воззвание женщин Львовщины к голландским судьям. В нем — требование сурового наказания для военного преступника Ментена.