Роман Ким - По прочтении сжечь

— Значит, нить утеряна? Жалко… — Донахью вынул из кармана конверт. — Все эти годы я хранил записку. Никто из наших криптоаналитиков не мог разгадать. Особенно меня интригуют три буквы в конце.

Терано задумался. Он тер шею, мычал, поднимал глаза к потолку. Он мучительно вспоминал и вдруг хлопнул себя по лбу:

— Как это я раньше не догадался? Надо будет разыскать кого-нибудь из «института Усигомэ», специальной криптографической группы при моргенштабе. Они знали все коды. Дайте записку. У вас осталась копия?

Донахью передал Терано конверт.

— Итак, обещаю вам, — Донахью приложил два пальца к сердцу, — никогда не называть вашего имени. Слово американского офицера.

Терано вскочил и низко поклонился. Донахью прищурил глаза и щелкнул пальцами:

— Вот что, на всякий случай. Напишите в виде заявления и подпишите: такой-то, занимавший перед войной и во время войны такие-то посты.

Терано подошел к столу и взял авторучку:

— По-японски?

— Нет, по-английски.

— Кому адресовать?

— Без адресата.

— Что писать?

— Напишите, что вы помните, как покойный Идэ незадолго до начала войны прислал вам секретное письмо из Гонолулу через… назовите чье-нибудь имя. Только настоящее.

Немного подумав, Терано сказал:

— Можно назвать капитана третьего ранга Янагидзава. Он недели за две до начала войны вернулся в Японию из Америки и проезжал через Гонолулу.

— А где он сейчас?

— Погиб на Сайпане.

— Великолепно. Значит так. Напишите, что Идэ в письме, пересланном вам через этого Янказа… как его… сообщил, что самым активным среди его агентов является местная студентка, японка… Как ее? — Донахью щелкнул пальцами. — Хайами… или Хайамэ Марико…

— Хайами?

— Ну может быть, я не совсем точно произношу.

— У нас нет фамилии Хайами или Хайамэ. Надо уточнить, а то получится странно — японец путает японскую фамилию.

— А Хаэми есть?

— Тоже нет. Есть Хаяма, Хаямэ и Хаями.

— Что-то в этом роде… А, черт! — Донахью махнул рукой. — Ладно, отложим. Мы еще с вами увидимся. Как только выясните что-нибудь, сейчас же звоните в штаб — старшему адъютанту Макартура, меня разыщут. А себя называйте на всякий случай условно… Куросиво. Поняли? Итак, жду.

Он приветливо улыбнулся японцу и протянул ему руку в перчатке.

Уайт решил прогуляться и закрыл наружную дверь за собой. К крыльцу подкатил черный «бьюик». Рядом с шофером сидел Донахью с огромным букетом.

— Я на минутку, Никки, — сказал он. — Вылет самолета отложили до завтрашнего утра. Я привез орхидеи для твоей жены. Их доставили сегодня на самолете с Филиппин для миссис Макартур. Я обедал у них и выклянчил у нее половину.

Уайт провел Донахью в столовую и поставил цветы в вазу.

— Спасибо, Уолт, Марико будет потрясена. Такие богатые букеты можно видеть только в домах миллиардеров, и то не каждый день…

Уайт предложил гостю вино, но тот попросил кофе.

— Я скоро поеду в Испанию, — сказал Донахью, — и хотел бы оттуда прислать твоей жене медальончик или камею и выгравировать на этой штучке ее имя и фамилию иероглифами.

— Но Марико теперь миссис Уайт, а Уайт пишется фонетическими знаками, а не иероглифами.

— Нет, мне нужна ее японская фамилия, которую она носила в те дни, когда мы встретились на пароходе. Хочу, чтобы мой подарок напомнил ей тот рейс. Ее девичья фамилия была, кажется, Хай…ами?

Уайт написал иероглифы на листочке.

— Нет, Хаями. Пишется двумя иероглифами, первый — «хая», второй — «ми». А Марико — тремя иероглифами.

Донахью подул на листочек, осторожно сложил его и засунул в бумажник.

Уайт поставил перед Донахью чашечку кофе и достал с полки небольшой альбом.

— Забыл тебе показать утром. Мы снялись тогда на память на аэродроме в Сан-Диего перед вылетом в Австралию. Наш квартет.

Донахью стал разглядывать маленькую потемневшую фотографию.

— Это, кажется, Камберленд. Где он?

— Погиб в бою в Коралловом море.

— А Шривер?

— Погиб у Гуадалканала.

Донахью сделал глоток из чашки.

— А где Пейдж? Наш боевой, шумный, лысый Пейдж?

— Командовал эскортным судном, сопровождавшим караван, и погиб около Мурманска.

Донахью с восхищением чмокнул губами:

— Великолепный кофе! Наверное, джава-бленд?

— Нет, простой максуэл.

— Значит, ты умеешь заваривать. Это тонкое искусство. — Донахью сделал несколько глотков. — А мы с тобой, хвала всевышнему, случайно уцелели. Ты один раз был ранен?

— Нет, два.

— Я тоже чуть не погиб. В Лондоне в сорок третьем на улице… как ее… На ней большой букинистический магазин.

— Чаринг-кросс.

— Да, на ней. Меня чуть не раздавил пьяный шофер, еле успел отскочить в сторону, а моя дама…

Зазвонил телефон. Уайт взял трубку и, утвердительно ответив, передал трубку Донахью.

— Кто? — спросил Донахью.

— Это я, Куросиво. Я выполнил ваш приказ — узнал все. Нашел человека, который расшифровал записку, посланную в адрес Идэ из третьего отдела.

— Ну?

— В записке говорится: «Наземных выступлений не предпринимать до тех пор, пока не будет дан сигнал по радио: «Старый пруд, прыгнула в воду лягушка».

— Ну?

— Вот и вся записка.

Донахью фыркнул:

— А почему надо было умирать из-за такой чепуховой бумажки?

— Он не выполнил приказа.

— Какого приказа?

— В конце записки три «кью». Они означают: «По прочтении сжечь». А он этого почему-то не сделал. И поэтому казнил себя.

— Понятно.

— А вторая тайна еще проще. Насчет сводки погоды, которую должны были передать в качестве сигнала нападения.

— Ну?

— Я выяснил совершенно точно. Четвертого и пятого декабря никаких сигналов не подавали.

— Как? Была же…

— Четвертого и пятого передавали по станции Джэй-Ви-Три Даблью сводку погоды относительно северного ветра. Но это был вовсе не сигнал, а простая сводка погоды, которая шла вслед за последними известиями в обычной токийской коротковолновой передаче для заграницы.

— Не может быть… Непонятно… Проверили как следует?

— Проверил с помощью бывшего полковника Мураи из осведомительного отдела ставки, он ведал всеми нашими радиопередачами для заграницы перед войной. Он разыскал в архиве копию сводок погоды, переданных четвертого и пятого. Я переписал текст: «В районе Токио сегодня ветер северный, постепенно…»

— Ладно, понятно.

— Вот эту сводку вы приняли за…

— Понятно. Завтра утром позвоню.

Донахью повесил трубку.

— Еще чашечку? — предложил Уайт.

— Нет. Я еду, меня ждут.

Уайт с улыбкой взглянул на Донахью:

— Не хочешь поделиться со своим старым другом?

— Ах, да… Выяснилось, что записка на имя Идэ была ерундовая, а три буквы в конце означали, что записку надо уничтожить сразу по прочтении. Ну, я поехал, у меня куча дел.