Николай Богачёв - Крах операции «Тени Ямато»

Помнящий о необыкновенной ответственности за выполняемое им сверхсекретное задание, старпом решил не рисковать и распорядился изменить направление дальнейшего следования. Взяв резко влево на целых 45°, субмарина легла на новый курс и после необходимой коррекции направилась прямым ходом к месту запланированной встречи с рейдером, вблизи западной части крайнего острова, входящего в архипелаг Чагос.

Убедившись в точном исполнении его распоряжения, старпом Нобору Йосида доложил командиру субмарины об изменении курса. Поднявшись наверх, Юкио Коно взял у вахтенного цейсовский бинокль и направил свой взор в ту сторону, откуда исходила опасность. Количество дымов на горизонте отнюдь не уменьшилось, и скрепя сердце, сетуя на непредвиденную задержку, капитан отдал команду о погружении на перископную глубину и вместе со всеми бывшими на судовом мостике матросами спустился вниз, чтобы задраить люки.

Дежурному гидроакустику унтер-офицеру Косоку Ямадзаки он приказал прослушивать в широком диапазоне возникшей опасности каждый сектор океана и докладывать результаты прослушивания каждые десять минут. Субмарина, теперь уже в подводном положении, под перископом, продолжала свой путь.

В конечном итоге тревога оказалась ложной, и пробыв под водой полчаса, субмарина вышла в надводное положение. При тщательном осмотре как с флангов, так и с тыла, горизонт был предельно чист, командир и старпом почувствовали, наконец, облегчение.

Каждый из них был внешне невозмутим и изо всех сил старался делать вид, что ничего такого, чтобы волноваться, в общем-то не произошло.

Тем не менее кое-что на борту вверенной им субмарины все-таки случилось, В тот самый момент, когда лодка сделала резкий разворот, несший дежурство гидроакустик унтер-офицер Косоку Ямадзаки почувствовал, что на его ногу вдруг свалилось что-то тяжелое. Морщась от боли, он освободил ногу из-под свалившегося с полки какого-то тяжелого ящика. Водворяя этот окованный железными полосами ящик, Ямадзаки заметил, что при своем падении тот сначала смял несколько мягких картонных коробок, и стал приводить в порядок и эти смятые коробки. Одна из них была прямо-таки раздавлена, и из образовавшихся в ней прорех торчали пачки каких-то отсиненных бумаг с какими-то, видать по всему, чертежами. Под ними, когда Ямадзаки их пытался поправить, обнаружились другие, белые пачки, на которых был отпечатан непонятный, сугубо технический, видимо комментирующий чертежи текст.

Вовсе и не пытаясь что-либо понять в этой буквально свалившейся на него какой-то странной технической документации, Ямадзаки, поправляя мятые пачки, заметил лишь, что на одном листке было изображено нечто сигарообразное, сильно напоминавшее контуры снаряда.

Любопытства ради Ямадзаки посмотрел и другие листы в этой рваной пачке и вдруг понял, что перед ним, судя по всему, находятся чертежи тех самых ракет, о которых вот уже в течение нескольких месяцев писали все японские газеты, как о новом чрезвычайной силы оружии, применение которого принесло колоссальный урон вооруженным силам Великобритании при бомбардировках ее крупных городов, в том числе Лондона.

До окончания дежурства оставалось еще около часу времени, и Ямадзаки, пользуясь тем, что люки в его отсеке были задраены, продолжал, оглядываясь по сторонам, рассматривать находящийся на верхнем листе, вне всякого сомнения, он теперь это понимал, секретный чертеж. Рядом с ним, справа и слева, шел набранный столбцами текст, описание деталей, технология их изготовления, расчеты возможных изменений траектории полета.

Знавший немецкий язык Ямадзаки все это быстро прочитал, и внезапная догадка вдруг осенила его голову, он понял, наконец, истинную цель путешествия его субмарины, которая, как он теперь окончательно убедился, вовсе не случайно заплывала в европейские широты океана.

Да, никаких сомнений тут быть не может! Он, Косоку Ямадзаки, отныне причастен к одной, быть может, из самых больших государственных тайн, к тайне какого-то секретнейшего и, видать по всему, опаснейшего для человечества и его судеб оружия.

Но как, почему именно здесь, в его отсеке оказались эти, будь они трижды прокляты, начиненные секретами картонные коробки? Неужели только потому, что его, Ямадзаки, отсек расположен как раз в самом центре подводной лодки? Да, конечно, лихорадочно рассуждал Ямадзаки, именно поэтому. Да еще оттого, что в этом отсеке никого, кроме него, Ямадзаки, не бывает. Самое, стало быть, укромное местечко в лодке, так сказать «тихая заводь» — этот его, Ямадзаки, отсек. Ну что ж, капитан Юкио Коно безусловно прав, выбрав именно это место для хранения секретного груза.

«И угораздило же меня наткнуться на эти ящики! — думал Ямадзаки. — Трудно даже вообразить, что будет, если капитан догадается о моей осведомленности…» Тщательно убрав следы повреждения на свалившихся упаковках, Ямадзаки установил их на прежнем месте и, убедившись, что все — как было, вновь надел свои наушники, но служба уже не шла ему в голову, и раздававшиеся в приборах прослушивания шумы сейчас уже не представляли для него никакого интереса. Косоку вдруг вспомнил токийский вокзал и парк под единым названием — Уэно. И снова ему представилась ужасающая толпа голодных и полураздетых людей, их лихорадочно блестящие глаза и застывшие в немой покорности, со следами долгих мучений лица. Припоминая мельчайшие подробности той, вместе с его девушкой, прогулки, Ямадзаки и не заметил, как постепенно, вновь предался размышлениям, в последние дни настойчиво преследовавшим его, ставшим навязчивыми. Еще раз, с грустью для себя, он осознал, что испытывает сильнейшее разочарование во всем, что еще совсем недавно представлялось ему безусловно ценным и составляло основу его мировоззрения. Особенно угнетало Ямадзаки сознание того, что до такой степени любимый, обожаемый им император все чаще представлялся ему теперь личностью не только заурядной, но и достаточно ничтожной и, как это ни казалось кощунственным, даже преступной.

Рожденный от полоумного отца наследного принца Иосихото и принцессы Садоко, будущий император Японии был наречен многозначительным именем Хирохито, буквально означавшим: «широкая доброжелательность». По иронии судьбы случилось так, что как бы уже самим именем императора обещанные японскому народу счастье, мир и процветание превратились в период правления Хирохито в нечто противоположное. А ведь он, имея в сущности неограниченную власть, бесконечное влияние и авторитет в народе, мог, конечно, сделать многое для того, чтобы избавить своих подданных от их неимоверных страданий. Если бы прекратил войну, заключил с американцами пусть, быть может, и невыгодный, но крайне нужный для нации мир.