Валериан Скворцов - Срочно, секретно...

До армии предпринимал он попытки попасть в университет. На двенадцать тысяч мест набралось пятьдесят тысяч охотников. С подготовкой в дешевой школе нечего было рассчитывать на победу в конкурсе. И требовались деньги, чтобы продержаться все годы учебы, да еще два-три последующих для поисков работы — на государственной службе или в частной фирме. После смерти отца-юриста, который обслуживал, держателей забегаловок, Палавек полагался лишь на себя. Рассчитал: год в частях особого назначения, пять — в университете, еще три — в поисках места...

В расположение части Палавек вернулся поздно. Через ворота, опутанные поверху проволокой, на окраинную улочку из казарм, крытых гофрированным железом, неслись вопли и пение. Последнюю ночь в Лаосе «желтый тигр» — так называли этих наемных солдат — Палавек не сомкнул глаз. Не из-за буйного загула товарищей. Мечты, вернувшиеся на холме Фуси, становились явью.

И вот на рынке он ест суп в ожидании грузовика, который отвезет его на аэродром. Затем — полет до базы Саритсана на таиландской территории, демобилизация и окончательный расчет с американцами, двадцать миль машиной до города Питсанулок. А там по железной дороге в Бангкок, где ждет брат, работающий коридорным в гостинице «Петбури».

Летели на старом транспортнике с открытой для прохлады дверью. В проеме тянулись белесое от жары небо, растрескавшиеся, словно кожа слона, поля. Иногда поднимались снизу медленные дымы. Жгли солому не вызревшего в засуху риса, и костры напоминали сигналы бедствия, которые «желтые тигры» подавали в горах. У двери сидел на затащенном в самолет мягком кресле сержант-бортмеханик. Пулемет, установленный на турель, свешивался стволом наружу. На полу в каске-шлемофоне желтели тронутые сыпью бананы.

На базу Саритсана Палавек прибыл пьяным. Напились в самолете вопреки правилам. Но экипаж знал, что эти солдаты свое отвоевали. Лейтенант-артиллерист, при котором формально состояли демобилизованные, тоже приложился к бутылке — за собственный отпуск. Хохотали на любое словечко и пили, поскольку остались живыми.

Палавек считал, что войну-то уж он видел во всех обличьях. На базе же она открылась совсем неизвестной стороной. Километрами тянулась за окном автобуса панорама заграждений из колючей проволоки, бетонных вышек с броневыми плитами и грудами зеленых кулей с грунтом, зон прожекторов, стоянок патрульных «джипов», начиненных электроникой будок, вокруг которых слонялись солдаты с овчарками. С ревом взлетали самолеты, и казалось, что они запутаются в растяжках гигантских антенн. Машина войны, раз и навсегда запущенная, в сравнении с тем, чем занимались «желтые тигры», предстала неописуемой.

В административном секторе тоже многое за год изменилось. Бассейн в форме сердца обрамляли стриженые кусты и газоны. В центре фонтана гипсовая женщина позировала отпускникам.

Вечером, надев гражданскую рубашку, Палавек подался в бар. Наметанным глазом служаки определил, куда идти. Под вывеску «Ко мне, ребята!» тянулись белые, в «Тропикане» сидели негры. Зато в «Розе» веселились вперемежку.

Заведение обновилось. Деревянный насест у стойки заменили табуретки на алюминиевых подставках. Появился и телевизор. Однако разговоры в «Розе», как и год назад, переливались из пустого в порожнее. Очкастый негр с замысловатым пробором рассуждал:

— Уловители шумов, датчики запахов, детекторы мочи... Тайские парни растаскали это добро по всему Индокитаю, а чарли, как муравьи, все равно вылезают под носом без звонка... — «Чарли» называли «красных».

Коротышка в промокших от пота брюках, с нашивками радиста убеждал:

— По мне, какая разница, есть кто внизу или нет? Сбросили подарки — и извольте счет за доставку. Пусть политики разбираются с остальным... Бензоколонка, не очень разборчивая девчонка в жены — и привет!

У таиландцев свои разговоры:

— Триста тысяч человек только в Бангкоке живут, за счет обслуживания пятидесяти тысяч американцев. Да и ты на какие монетки тянешь пиво? Все нормально. Чем дольше красные воюют, тем лучше. Это их дело. У нас-то тихо...

— А я читал, что фельдмаршал Танарит накопил сто сорок миллионов долларов. Когда он умер, на наследство предъявили права сто наложниц. Размах!.. Вернусь в Чиангмай годика через полтора, подкоплю, попробую баллотироваться. Политика — денежное дело!

— Эй, бросьте трепотней заниматься! Еще «желтые тигры»! Ваше дело — не рассуждать...

Не хотелось понимать ни своего, ни английского языка. Приткнуться бы к харчевне, обжечься лапшой, услышать разговоры про урожай, праздник в пагоде, о ломоте в костях, и ценах на рынке... Кто эти люди в «Розе»? Одни покупают, другие продают. У тех — деньги, у этих — что продать: жизнь, свою и чужую...

Палавек вдруг подумал ясно и спокойно, возможно потому, что все осталось позади: год ты был скотиной, которую кормили за риск, платили за то, чтобы в случае нужды заставить тебя околеть. Дух, обретенный на холме Фуси, торжествуй!

У спального корпуса американцев, допив из прихваченной банки пиво, он зашвырнул ее на крышу. Жестянка поскакала по скату.

— Добрых снов, холуй, — сказал Палавек по-английски часовому-таиландцу. Тот отвернулся.

В Бангкоке брат, по внешним признакам, процветал. Тунг выглядел хорошо одетым. Администрация разрешила носить казенные полуботинки во внеслужебное время. Имел Тунг и собственное жилье — закуток, огороженный ящиками из-под вина и виски на задворках бара, обслуживавшего плавательный бассейн отеля «Петбури».

Встретились братья в холле гостиницы.

— Отвоевался? — только и спросил Тунг.

Он сбегал за чемоданом и уже потом повесил на шею Палавеку гирлянду белых цветов.

— С возвращением. Держи ключи от каморки, замок висячий, отдыхай до вечера...

Брат заявился к полуночи. Аккуратно развесил рубашку, галстук-бабочку и брюки на стуле, помылся из железной кадки под краном у сарая с тарой и завалился на пляжную раскладушку, уперев ноги в картонную стенку. В том месте, где были пятки, темнели пятна.

— За день напрыгаешься, — сказал Тунг, перехватив взгляд Палавека. — Что собираешься делать?

— Хочу в университет. Деньги привез. Двадцать с лишним тысяч...

— Года два протянешь.

— Шутишь?

Тунг уселся на раскладушке, свесив ногу. Вены на икре казались темными.

— Знаешь, сколько стоит рис? Одежда? Книги? После твоего отъезда подорожало вдвое. Раздолье хапугам и взяточникам. Профсоюзы запрещены, конституция не действует. Куда пойдешь жаловаться? Твой бывший главный командир, маршал Таном Киттикачон, прибрав власть, видит вокруг только коммунистов... В университет направляют курсантов военных училищ. Труд дешев. Места не доищешься. Ну а про войну, где тебя носило, объяснять излишне. Много расстарались искалечить жизнь народу ради янки?