Светлана Бестужева-Лада - Вычислить и обезвредить

Но иногда бывают такие проколы… Опять же только тебе рассказываю. Пока у меня сын был маленьким, я всегда держал дома револьвер отдельно от патронов. Приходил домой, разряжал, а патроны прятал. И в одно прекрасное утро в спешке забыл вставить магазин на место. Так и охранял президента весь день практически безоружным. Если бы кто-нибудь узнал… Обошлось.

Вообще-то часто бывает так, что удается скрыть, казалось бы, невозможное. Я могу вспомнить несколько попыток покушения на жизнь президентов, пресеченных, так сказать, на корню. Одного покушавшегося, например, выдала его собственная сестра, без её сообщения неизвестно, как дело бы обернулось. Вообще-то гарантия стопроцентной безопасности — абсолютный вздор. Никто и никогда такой гарантии не даст, если он настоящий профессионал. Мечта любого охранника — поместить президента под бронированный колпак. Но это невозможно, к сожалению. Вижу, что и вам это не удается».

Полковник подумал, что не удается не только это. О тех условиях, в которых работают американские коллеги, тоже можно только мечтать. А теперь ещё новая напасть — неизвестный террорист, которому приспичило убивать Рейгана именно в Москве, и о котором практически ничего неизвестно, если не считать каких-то полученных кружным путем сведений. Информации, так сказать, к размышлению… Где же, наконец, эта чертова информация?!

«Чертова информация» содержала несколько скудных страничек, полученных даже не непосредственно из Америки, а кружным путем, из одной страны «третьего мира». Предполагаемый объект намерен совершить покушение на президента США во время его визита в СССР. Профессия — журналист. Особые приметы: рост превышает метр девяносто, телосложение спортивное, возраст средний. Негусто, но хоть рост нестандартный, например, азиатских корреспондентов, можно отсеивать, не глядя. Да и среди французов, испанцев и итальянцев такой субъект — редкость.

Значит, американец или северный европеец. «Славянское», с позволения сказать, происхождение ничего не дает: эмигрантов из Восточной Европы во всем мире хоть пруд пруди, в иных странах их уже чуть ли не больше, чем местного населения, а для американцев до сих пор нет никакой принципиальной разницы между литовцем и кубанским казаком, так что эти сведения можно оставить просто «для комплекта».

Не исключено — бывший спортсмен, хотя высокий рост ещё ни о чем не говорит, знал по себе. Но если сам о себе точно знаешь, что в баскетбол отродясь не играл, то о других точно ничего известно быть не может. Значит, нужно ехать в соответствующий департамент и на всякий случай смотреть нужные бумаги. И не только туда нужно ехать, и не только там эти бумаги смотреть…

Восемь лет назад было легче. Тогда Москва готовилась к Олимпиаде, и в столицу стянули столько милиционеров и сотрудников госбезопасности, что даже карманные кражи прекратились, не говоря уже о чем-то более серьезном. В то время он был майором, отвечал только за свой участок работы и за своих подчиненных, при этом не спал сутками и дома практически не появлялся. И все-таки тогда было легче. Ладно, отставить ностальгию, полковник. Задание получено и его нужно выполнить во что бы то ни стало.

Он снял телефонную трубку и негромко сказал:

— Это «сотый». Машину к подъезду…

Это утро началось, что не характерно, с рассвета. То есть часиков эдак с двенадцати дня. Понимаю, в это время большинство трудящихся уже вовсю создают материальные и иные ценности, а некоторые даже приступают к их реализации. Но я — сова — и раньше десяти часов с постели меня можно поднять только боевой тревогой. И то — вряд ли. Правда, пока никто такого эксперимента не проводил, поэтому гипотеза так и осталась лишь гипотезой.

Мог бы, конечно, провести мой, с позволения сказать, жених, которого по-модному ещё называют «бой-френдом». Типичный, кстати, жаворонок. Но Севочка — так звали моего «френда» — любил себя трепетно и страстно и предпочитал лично варить себе кофе и жарить дежурную яичницу, пока его подруга досматривала сладкие сны. Да и Севочку с данного момента можно было уже считать прошлым, а не объективной реальностью, данной мне в очень конкретных ощущениях. Ночью я сожгла мосты, перешла Рубикон, сделала героическую попытку исправить свою жизнь к лучшему, ну и так далее. Проще говоря, сбежала от своего ненаглядного, выбрав свободу и независимость. И чувство сожаления об утрате меня не постигло, хотя с точки зрения окружающих мне ещё выскажут — в этом я не сомневалась! — поступок мой был не столько эксцентричным, сколько идиотским. Но я придерживалась на этот счет диаметрально противоположной точки зрения: за двадцать два года моей жизни это был один из немногих умных шагов.

Впрочем, первое время все было прекрасно и изумительно. Пока мы с Севочкой жили в квартире его родителей, которые занимались ответственной работой за пределами нашей Родины, все ещё могло как-то сложиться. Мы свободно перемещались в двухкомнатных сталинских апартаментах, Севочка отлично ориентировался в запасах одежды и провизии, имевшихся в доме, а от меня требовалось только следить за чистотой жилища и личной гигиеной предполагаемого спутника жизни. Ну, и борщ там какой-нибудь сварганить или салатик постругать — ерунда, говорить не о чем!

К тому же мы оба были студентами и основное время проводили на всяческих тусовках, прочно усаживаясь дома только в недолгие периоды сессий. О каких-то там детях и речи не было! Родительские рефлексы у нас обоих отсутствовали по определению, а на еду вкусы, наоборот, были общими, да и сигареты мы курили одной и той же марки и примерно в одинаковых количествах. Так что имела место где-то даже идиллия, почти готовая плавно перетечь в супружескую. Хотя я в отличие от подавляющего большинства моих сестер по счастью принадлежащих к слабому полу, о белой фате и марше Мендельсона не грезила. Почему — не знаю, но не грезила, и все тут. Возможно, у меня просто атрофировано абстрактное воображение.

Но дело не в моем воображении, а в том, что со временем в наших с Севочкой отношениях начались сложности. Сначала неопределенные, потом очень даже конкретные. Первая проблема состояла в том, что я, заглянув однажды утром в глубины своего подсознания, поняла, что любимого своего ни капельки не люблю и замуж за него не пойду ни при какой погоде. И что это вообще глупо, если данный конкретный мужчина — первый в твоей молодой жизни.

Но все вокруг так закатывали глаза, так ахали: «Ах, Всеволод, ах Белоконь, ах, будущая краса и гордость советской журналистики!», что мое юное любопытство пересилило все остальные чувства, в том числе и чувство самосохранения. Кроме того, поскольку в отличие от других глаз я отнюдь не закатывала и вообще не ахала, то на общем фоне неожиданно для себя вышла в финал и стала считаться как бы его невестой.