Светлана Бестужева-Лада - Вычислить и обезвредить

«Ну и слава Богу! Молодцы ребята, не подвели, появились, как чертики из табакерки, никто и ахнуть не успел, если вообще заметили. И двое внизу страхуют, если нашему фигуранту придется вынужденную посадку совершать. Аккуратно, но красноречиво и очень убедительно для нашего подопечного. Если не дурак, то поймет, что проиграл и находится под контролем. Так, а теперь он уже и без фотоаппарата. Ну, ребята, ну, молодцы, даже я не заметил, как они его от оптики освободили. Ну, это на всякий случай, и так теперь все устаканится. Ты все понял, дружище? Или ещё что-то нужно объяснять?»

Видимо, он все понял. Наверное, в тот самый момент, когда рядом с ним неизвестно откуда возникли двое дюжих молодцов, слабо напоминающих репортеров западных изданий. Лицо бельгийца сначала побелело, потом кровь бросилась ему в лицо, на лбу выступили капельки пота. Он медленно и осторожно, как в замедленной киносъемке, положил руки на перила подиума, демонстрируя тем самым, что ничего предпринимать не собирается. И замер.

В этой абсолютной неподвижности было что-то неестественное и пугающее, но заметили это только те, кому нужно было заметить. И зарубежные коллеги бельгийца, и советские журналисты, и вообще подавляющее большинство присутствующих так и остались до конца церемонии в блаженном неведении относительно того, какая драма развернулась буквально у них под их носом.

Вокруг без устали щелкали затворы фотоаппаратов, репортеры ловили редкие кадры, особенно когда президент США проходил к трапу самолета буквально в трех метрах от подиума. Не снимали только двое — бельгиец на трибуне и Майя, с растерянным видом стоявшая возле полковника. Если она и заметила что-то неладное, то понять все равно ничего не успела, да и вряд ли могла. Полковник забрал у неё из рук фотоаппарат и навел на трибуну с иностранными журналистами:

— Редкий кадр для истории, — пробормотал он себе под нос. — Жаль, опубликовать нельзя будет.

«Жаль, что даже рассказать никому ничего нельзя. А операция получилась красивая. Элегантная, можно сказать, операция. Со жребием и с подиумами это хорошо вышло. Неожиданно. Вроде, все по-честному, никто из пишущей братии не сможет качать права и жаловаться, что его сознательно затирают. Жребий — он на то и жребий, перст судьбы. Даже если этому персту чуть-чуть помогли, немножко направили… Победителей не судят, судят побежденных. Опять же своя рубашка… И на подиуме они все, гости наши дорогие, как на ладони, лишние передвижения, мельтешения исключаются. Пригодилось, все пригодилось.

И у нас головной боли было меньше. Никто за место под солнцем не бился, все четко организовано, никакой суеты. Не надо нам было нынче суеты. Нам международного скандала, кровь из носа, избежать требовалось.

Неужели справился? Да, справился! Теперь обо всех этих страстях можно думать в сослагательном наклонении. А можно вообще не думать. Нет, все, хватит. Не было у нас в Москве международного беспредела и не будет. Не должно быть.»

«Девятка» пошла на прямую демонстрацию того, что она в курсе намерений террориста. Рискованно, конечно, но риск себя оправдал. И фактор внезапности свою роль тоже сыграл, не без этого. Хотя играли, конечно, на грани фола. За шестьсот секунд до вполне возможного выстрела обезвредили террориста на глазах у ничего не подозревающей публики. Показали классную работу, обошлись без поддержки хваленой американской службы безопасности. Пусть у них по дюжине агентов на одного охраняемого полагается, а у нас… Еще Суворов, кажется, говорил, что воевать надо не числом, а умением. Правильно говорил.

«Все, дружище. Не дергайся. Проиграл. Я же говорил, что у нас не Даллас. Что это с тобой происходит, отчего в лице переменился? Ребята из „Альфы“ не нравятся? А ты назад ещё посмотри, за подиум. Увидел? Вот молодец! Там несколько наших „спортивных обозревателей“, „искусствоведов в штатском“ тобой интересуются. Сейчас, погоди, закончатся проводы, я к тебе сам подойду. Последнее прости скажу, только руки не подам, извини. У нас с тобой задачи разные. Проигравшего, конечно, пожалеть можно, только я этого делать не буду. Не жаль мне тебя ни капельки. Полез играть на чужом поле, будь готов к поражению. У нас не судят только победителей. Интересно, а у вас?

Только бы тебя случайно не уронили. Зачем нам шум? Нам шум не нужен. Мы люди незаметные. Президента с супругой провожаем. А это, между прочим, занятие очень даже ответственное, особенно когда на всякие неожиданности отвлекаться приходится. Зазевался, — а президента шлепнули. Как в Америке. Только мы, слава Богу, в Советском Союзе находимся, прямо в столице самого миролюбивого государства в мире. Идея понятна?

Ты, главное, стой прямо — ногами-руками не шевели. Не раздражай наших мальчиков, у них работа нервная, хлопотливая, ответственная, словом, работа. Понимаю — ты устал Так все устали, причем в основном по твоей милости, родной ты мой. Потерпи немного. Сейчас высокие гости попрощаются, как по протоколу положено, традиционными рукопожатиями обменяются, в объективы поулыбаются — и все. Отдыхай, милый, свободен. Отпустим мы тебя. Ты же ничего не сделал? Правильно? А значит, и отпустим. Езжай к своей невесте, разбирайся с нею на доброе здоровье. Нам со своими бабами проблем хватает, так что чужой головной боли не требуется.

Ну, давайте, Рональд — как вас там по батюшке, — поднимайтесь, поднимайтесь. Не забудьте проследить, чтобы дверцу за вами закрыли. Вот так. Вот так. Давай, „Боинг“, гони!»

Самолет дрогнул и медленно тронулся с места. И в ту же минуту полковник, не удержавшись, сделал в направлении представителей иностранной прессы красноречивый, понятный всем без исключения, не нуждающийся в переводе жест «от плеча». Потом посмотрел на оторопелые лица окружающих, рассмеялся и неторопливо направился к подиуму, откуда уже расходились иностранные корреспонденты. Только высокий темноволосый мужчина в больших затемненных очках не шелохнулся, словно и не заметил, что церемония проводов уже закончена. Стоял, по-прежнему положив руки на перила, не обращая внимания на людей рядом с собой.

— Пойдем со мной, — позвал полковник, уже сделав несколько шагов к Майе. Она смотрела на него круглыми от удивления глазами. — Переведешь прощальную речь. Я скажу — от имени и по поручению. Опять же голос его услышать интересно.

Майя послушно, но как-то отрешенно-замедленно двинулась следом. Полковник подошел к бельгийцу и полунасмешливо, полуучастливо спросил:

— Что, не вышло? Ну, не горюй, ещё не вечер…

— Придет время — будет и пора, — с акцентом, но вполне внятно вдруг ответил ему по-русски бельгиец. — Меня арестовали?

— Так, — крякнул полковник. — Еще и полиглот. Нет, не арестовали, не за что. Пусть тобой другие занимаются, я свое дело сделал. Свободен. Скажи спасибо, что не до тебя сейчас, не та обстановка.