Хаим Соколин - Серая зона

Не успел он задать себе этот риторический вопрос, как получил исчерпывающий ответ на него. К Стене подошёл благообразный пожилой человек с пейсами и седой окладистой бородой. Он вытянул вперёд правую руку, приложил её к каменной плите и замер в такой позе. Он не раскачивался подобно остальным, его губы не шевелились. Он не молился. Просто стоял неподвижно на расстоянии вытянутой руки от Стены. Макс стал с интересом наблюдать за ним. Вдруг, приглядевшись к его руке, он увидел, что человек не опирается на Стену, а держит около неё мобильный телефон. Это ещё больше поразило и заинтриговало его. Соединение новейшей технологии с глубокой древностью казалось немыслимым и сюрреалистическим. Макс извинился за любопытство и спросил, что означает столь необычный ритуал.

— Видите ли, уважаемый, — объяснил незнакомец, — мой брат живёт в Нью-Йорке и молится по телефону у Стены Плача. Да будет вам известно, что Америка — это часть Иерусалима. — Он хитровато улыбнулся и отчётливо произнёс, расчленив слово на три части: Jer-USA-lem.

В этот момент внимание Макса привлёк другой человек, с пухлым портфелем в руке. Он подошёл к Стене и начал вынимать из портфеля маленькие рулончики стандартной писчей бумаги, складывать их пополам и засовывать в щели между камнями. Обладатель мобильного телефона увидел, что Макс с удивлением наблюдает за этими действиями.

— Мне кажется, уважаемый, вы хотите спросить, что он делает, не так ли?

— Буду признателен, если объясните.

— С удовольствием. Это служащий телефонной компании. Он вкладывает в щели обращения к Богу, поступающие по факсу со всего мира.

Только сейчас Макс заметил, что все щели между камнями нашпигованы плотно спрессованными бумажками разных размеров.

— Что это за бумажки? — спросил он своего нового гида.

— О, это записки к Всевышнему. С их помощью каждый имеет уникальную возможность обратиться к Нему напрямую, без посредников. Единственный посредник — это сама Стена.

— Каждый? И я тоже?

— Вне всякого сомнения.

— А на каком языке должна быть записка?

— На любом. Он читает на всех языках. Главное — обращение должно быть искренним и правдивым. Никакой фальши или корысти.

— На любом языке? Могу ли я написать на немецком?

— Можете, конечно. Но мы ведь разговариваем с вами на английском. Почему вы хотите написать по-немецки? Напишите по-английски. — Он подумал и добавил: — Так будет лучше.

Собеседник Макса извинился, сказал, что торопится, пожелал ему доброго дня и начал пятиться от Стены. Макс вопросительно посмотрел на него. Тот заметил это и объяснил: «К Стене нельзя поворачиваться спиной. Таков наш закон».

Молитва по телефону, обращения к Богу по факсу, записки в щелях, запрет поворачиваться к Стене спиной — всё это было для Макса неожиданным и удивительным. Он почувствовал себя невольным свидетелем таинственного фантастического священнодействия, герои которого разыгрывали вечную библейскую тему сложных и запутанных отношений между человеком и Богом. Ему захотелось немедленно обсудить всё это с Эсти и задать ей множество вопросов. Его первый вопрос касался записок.

— А что происходит с ними потом?

— Потом? Ничего особенного. Рано утром арабы-уборщики вытаскивают их из щелей железными крюками и выбрасывают вместе с остальным мусором.

«Вот как. Вместе с остальным мусором», — подумал Макс. Таинственное священнодействие обернулось мелкой экологической проблемой. Задавать другие вопросы он не стал…

Эсти была хорошим гидом. Она распланировала экскурсию по городу на два дня, а на третий день наметила поездку к Мёртвому морю. Поэтому возвращаться в Тель-Авив не имело смысла, и она предупредила Рона, что ночевать они будут в Иерусалиме. Назавтра предстояло посещение мемориального музея Катастрофы «Яд ва-шем» с примыкающими к нему горой Герцля и военным кладбищем, где могилы генералов и солдат неотличимы одна от другой.

Они остановились в гостинице «Хилтон» и зашли поужинать в небольшой итальянский ресторанчик «Тратториа» недалеко от неё.

— Макс, я так счастлива, что ты приехал. Наша встреча в Вене, открытие мемориала, сказочная поездка в Дюрнштейн — всё это просто перевернуло мою жизнь. Я живу от встречи до встречи. А ты думал обо мне?

— Да, дорогая. Я думал о тебе, о себе, о Роне. И, говоря откровенно, не вижу выхода их этого треугольника. У нас нет будущего.

— А никакого выхода и не нужно. Пусть всё так и остаётся. Наше будущее — это наше настоящее. Мы же можем себе позволить встречаться, где захотим и когда захотим.

— Почему ты так решила?

— Рон сказал, что ты сказочно богат, почти владелец компании. Вот я и подумала, что ты можешь в любое время поехать куда хочешь без чьего-либо разрешения. Разве это не так?

Макс рассмеялся.

— Во-первых, насчёт сказочного богатства. Такие эпитеты годятся только для арабских шейхов. Я тебе уже говорил, что я состоятельный человек. Это действительно даёт финансовую независимость, но не более того. А во-вторых, что касается поездок в любое время и в любое место, то у меня есть работа и большая ответственность перед компанией. Если я буду часто и подолгу отсутствовать, то ей будет нанесён ущерб.

— Макс, мне не нравится то, что ты говоришь. У меня такое чувство, будто я тебе надоела, и ты начинаешь искать отговорки. Это так?

— Нет, это не так. Я никогда не встречал такую женщину, как ты. Такую сексуальную и такую умную. Но мы должны быть реалистами. Нельзя, закрыв глаза, бросаться в омут…

— И это мне тоже не нравится. Какие-то благоразумные лягушачье-холодные слова. Работа, ответственность перед компанией, быть реалистами… Ладно, я знаю, как выбить эти вредные мысли из твоей головы. Идём в «Хилтон».

…Эсти несколько часов неутомимо выбивала из головы Макса мысли, которые ей не нравились. Она установила тариф. Каждый раз, когда он произносил слово «работа», она накладывала на него штрафное очко, а за слова «ответственность перед компанией» — три очка. И эти очки добавлялись к тому, что она, после латинского изречения Макса, стала называть «древнеримской нормой». В конце концов, он сдался и обещал, что встречи с Эсти будут для него приоритетными. «С учётом форс-мажорных обстоятельств», — сделал он единственную оговорку. Эсти милостиво согласилась и добавила, что постарается держаться подальше от омута и не затаскивать в него Макса. Так, полушутя-полусерьёзно, они заключили конвенцию, которую назвали иерусалимской.

Следующий день начался с мемориального комплекса «Яд ва-шем», что переводится как «Рука и Имя». В еврейской культурно-исторической традиции рука служит символом памяти. Например, в молитве о Иерусалиме говорится: «Если я забуду тебя, о Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука». А значение и символика имени заключаются в том, что человек продолжает жить в памяти до тех пор, пока сохраняется его имя. Поэтому в картотеке музея хранятся миллионы имён жертв Холокоста, и она постоянно пополняется.