Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе

Выпили по рюмке «Мартеля», и Пьер Рене опять занялся своей потухшей сигарой.

— Видишь ли, мой дорогой Жан-Поль, ты не один знаешь, что Гюстав был моим близким и давним другом. Не ты один. Об этом известно и в других ведомствах. И мне рекомендовали не встречаться с прессой и никаких там интервью…

— Помилуй бог, но я не репортер скандальной хроники!

— И мне посоветовали не вести бесед ни с кем, кроме официальных лиц и Второго бюро государственной безопасности. Чтобы, как мне сказали, не повредить следствию.

— Да, старина, и со мной ты начал было юлить. Со мной!

— Совсем нет! Просто… Понимаешь, после сделанных мне предупреждений ты был первым, кто заговорил о Гюставе. И я как-то механически, что ли, стал соображать, что ответить, не думая, с кем говорю. Я ведь человек военный и дисциплинированный.

— Полно, оставим это. Лучше скажи мне — ты веришь в несчастный случай?

— Не очень…

— Что значит — не очень?

— Не верю.

— Когда ты видел Гюстава в последний раз?

— За три дня… Мы обедали в ресторане «Брассери Лоррен» на площади Терн.

— Что-то в нем тебе показалось не таким, как всегда?

— Абсолютно ничего. Мне показалось другое — что за нами, вернее, за ним следили.

— Следили? С чего ты взял?

— Гюстав дважды ходил звонить в автомат по каким-то своим редакционным делам, и дважды тип за соседним столиком вскакивал и бежал за ним.

— Ты сказал об этом Гюставу?

— Да. Но он не придал значения, бросив: «Пусть шпионят, все свои секреты я скоро помещу в журнале».

— Увы! Все свои секреты он унес с собой. Хотя едва ли держал их в голове. Что-то должно остаться…

Пьер Рене развел руками.

— Но у меня, клянусь, ничего нет. И этот капитан тоже все выспрашивал: «Не оставлял ли месье Гаро у вас каких-нибудь бумаг, записей?» Нет, говорю, у меня ничего.

Жан-Поль насторожился.

— Постой. Капитан?

— Ну да, полицейский капитан… Не помню, как его зовут. Очень любезный и широко осведомленный о Гаро. Кстати, он знал, что мы обедали третьего дня в «Брассери Лоррен», и спросил, не рассказывал ли мне чего мой друг.

Жан-Поль достал записную книжку.

— Капитана зовут Филипп Курне, не так ли?

Пьер Рене чистосердечно признался, что не помнит.

— Ну, бог с ним, Пьер. Мне пора.

— Ты не сердишься, Жан-Поль? Мне показалось, что я тебя немного огорчил. Но пойми — я старый и дисциплинированный служака.

— Я тоже немолод. Кстати, похороны уже были?

— Да, вчера. На Пер-Лашез. Прощай, Жан-Поль, и заходи почаще.

В соседнем кафе Жан-Поль купил у кассира дюжину жетонов, взял телефонный справочник и уселся в будке автомата, всем своим видом давая понять, что надолго. Обзвонил десяток кафе и баров Латинского квартала, спрашивая некоего Арсена. Ему отвечали, что да, был, только что ушел, а куда — неизвестно. И Жан-Поль просил барменов оказать любезность и передать Арсену, если появится, что месье Моран будет его ждать от двух часов дня в парке Монсо.

В парке Монсо цвели и благоухали каштаны, сакура, акация. На железных стульях грелись старики. Выбежав на перемену, с криками и хохотом носились дети. Около памятника Мопассану самозабвенно целовалась немолодая пара, и на нее обращали внимание. Чуть поодаль замерли в объятиях юноша и девушка, но на них никто даже не оборачивался. Возле ворот, выходящих на бульвар Османа, бородатый цыган за три франка катал на лохматых пони дошкольную детвору.

Жан-Поль подумал, что и пятьдесят лет назад, когда он любил здесь гулять, все было точно таким, как сейчас. И старики на железных стульях, и ватаги звонкоголосых детей, и молодые мамы с колясками, и те же дрессированные пони. Все было так же.

— Все, как и прежде, только жизнь прошла! — сказал он вслух.

Парень, с упоением целовавший девушку, приоткрыл один глаз.

Мысли Жан-Поля о прожитом времени, поблуждав, снова вернулись к Гаро и Клоду.

«Надо полагать, что эта история — мой последний раунд. Всю жизнь я был на стороне закона и справедливости. Так будет и теперь…»

— Месье Моран, а месье Моран, вы спрашивали меня?

Жан-Поль обернулся: его догонял старый потрепанный клошар.

— Арсен! Я тебя всюду разыскивал.

— Добрый день, месье Моран. Ух, какая жара!

— Давай сядем. Есть дело.

Бродяга Арсен был одним из старожилов левого побережья Сены, его знали все кабатчики, полицейские, студенты. Рассказывали, что он водил дружбу с Хемингуэем, когда тот жил в Париже. Арсена все любили и баловали — бармены бесплатно угощали, студенты приглашали за стол. Когда-то давно Жан-Поль оказал ему услугу — вызволил из неприятной истории, поверив на слово. Арсен был последний могиканин клошаров, бродяжничавших по доброй воле, даже по убеждению.

— У меня к тебе дело, Арсен. Ты знаешь пожирателя бритв?

Арсен кивнул.

— Тогда возьми эти сто франков, дай ему и получи взамен бумажник с документами на имя Клода Сен-Бри, которые фокусник с улицы Муффетар невзначай прихватил в прошлое воскресенье. Ты все понял, старина Арсен?

Арсен подумал, взял денежный билет, сложил вчетверо и сунул за пазуху.

— А это тебе.

И Жан-Поль протянул ему еще десять франков.

— Спасибо, месье Моран. Не надо. — Он похлопал себя по груди: — Этих денег достаточно и ему и мне. Мы поделим.

— Как хочешь. Но не мешкай.

— Не беспокойтесь, месье Моран, все будет сделано, как вы сказали.

В четвертом часу Жан-Поль вышел из парка Монсо на соседнюю улицу Альфреда де Виньи, где еще неделю назад жил Гюстав Гаро. Консьерж, узнав его, сделал скорбное лицо.

— Добрый день, месье Моран. Какое несчастье!

Тесный лифт, встроенный в лестничный пролет, скрипя и вздрагивая, поднялся на пятый этаж. Горничная-португалка, приняв пальто и шляпу, шепнула:

— Мадам Гаро целые дни молчит и ничего не ест.

Кристина Гаро сидела на диване в большой гостиной.

На рояле стоял портрет Гюстава, обрамленный черным. Кристина напряженно смотрела на него, словно ждала, что фотография заговорит. Так показалось Жан-Полю. Он сел рядом, взял ее тонкую, как бамбук, руку и поцеловал.

Она кивнула, но не взглянула на него, продолжая неотрывно смотреть на портрет мужа.

Жан-Поль снова взял ее руку и попросил:

— Кристина, давайте уйдем отсюда в его кабинет.

В рабочем кабинете Гаро Кристина хотела было сесть в кресло, но Жан-Поль остановил ее.

— Позвольте открыть балкон.

Дверь распахнулась, и порывистый ветер ворвался в комнату, парусами раздувая белый тюль штор. Они вышли на балкон. Кристина, крепко взявшись за перила, глубоко вдохнула терпкий, настоянный на каштановом цвету воздух и зарыдала. Успокоившись, вытерла слезы, спросила молчавшего Жан-Поля:

— Хотите чаю? Пусть нам подадут сюда.

Ветер гонял по балкону сухие, как скорлупа, шуршащие прошлогодние листья. Они пили бледный невкусный чай. Кристина вздрагивала, озиралась на белые рулоны штор, которые колыхались в двери, словно кто-то за ними прятался.