Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе

— А это здесь зачем? — Робер показал на иллюстрированное издание «Поль Сезанн». — Что за ценность, чтобы хранить в сейфе?

Клод достал альбом, осторожно потряс над столом и вытряхнул мелко исписанный ядовито-зелеными чернилами листок бумаги.

— Вот она! Узнаю чернила и почерк Дорта.

Это было то, что они искали. Клод закрыл сейф.

— А он не вспомнит, что проболтался во сне? — спросил Робер.

— Не вспомнит даже, что спал. Все по своим местам, интервью продолжается! Кларк! Вздохните глубоко. Вот так. Еще!

Геллер закурил сигарету и как-то особенно сильно задымил, окутав Кларка сизо-коричневым туманом. Тот закашлялся, чихнул и строго спросил:

— Ничего не вижу, как же вы в таком чаду меня снимаете, господа?

— В самом деле, давайте прервемся и выпьем по чашке кофе, — предложил Геллер. — Вы, кажется, немного устали, месье Кларк?

Кларк смотрел растерянно, часто мигая.

— Так на чем же мы остановились? Ах да, вы спросили про американскую ракету в моем кабинете… И вдруг этот дым… Мне почудилось… Ха-ха-ха!

Он смеялся, содрогаясь всем телом, тыча пальцем в Робера.

— Вы с ума сведете меня своими вопросами! Мне почудилось вдруг, что ракета уже здесь, что ее запускают и оттого — дым!

Смеялись все, Клод и Робер — разряжая свое напряжение, Геллер — за компанию. Но в его темных глазах по-прежнему стояла скорбь.

— Да выключите вы, наконец, свой фонарь! — попросил Кларк, закрываясь от яркого света. — И давайте выпьем по чашке кофе.

Убедившись, что его больше не снимают и не записывают, заговорил откровеннее, как бы доверительно.

— Молодые люди, я вам вот что скажу… Не для экрана, а между нами. Помимо глобальных проблем войны и мира, есть маленькие местные заботы. Они и ближе и понятнее фермеру, докеру или приказчику. Все хотят есть, одеваться, ездить в своей машине с полным баком бензина. А в нашей Европе уйма безработных, которые позволить себе этого не могут. И тут появляются американцы. Мы можем не любить американцев, но они предлагают деньги и дело. Готовы выбросить уйму долларов на шахты для ракет, на содержание своей армии в Европе, на обслуживание аэродромов, баз и прочего. Стройте нам все это, говорят американцы, работайте, снабжайте продуктами — и мы вам хорошо заплатим. А почему бы и нет?

— Видимо, за аренду земли под ракеты и базы тоже хорошо платят? — осторожно спросил Клод.

— Верно! Правильно меня поняли. За свои базы в Испании, Греции, ФРГ, Италии, словом, везде американцы платят щедро. Миллионы! Это ли не доход Европе?

— Постойте, месье Кларк! — глаза Геллера сделались веселыми, а взгляд — любопытным. — Получается, что американцы своими ракетами в Европе оберегают нас от русских, то есть делают нам добро. По логике мы должны быть признательны и обязаны им и должны платить за то, что нас защищают, так? Но платят они! Это, как если бы вы, месье Кларк, наняли себе сторожа, а он еще и платил бы вам за свою службу у вас в саду.

— Вы меня запутали, — пробормотал Кларк. — Надо разобраться. Кто еще хочет кофе, коньяку? А не желают ли месье журналисты выкурить отменную сигару?

Никто больше ничего не желал, и съемочная группа покинула резиденцию Кларка, пообещав уведомить о дате трансляции передачи.

Расписка Дорта, как и предполагал Клод, была на сумму, ровно вдвое меньшую, чем фальшивый вексель, состряпанный Кларком и врученный американцам. Для них Кларк выглядел альтруистом, бескорыстно выполнившим роль связного по передаче денег в обмен на расписку. Хотя на самом деле он хорошо погрел себе руки на этом. И Клод решил не щадить Кларка. Встретившись с Крафтом, отдал ему письма и открытки Дорта к Шанталь.

— Вот рука Дорта, его почерк. Сравните с векселем, который вам передал Кларк, и вы поймете, как он вас надул.

Американец был обескуражен и удручен.

— Да, я вижу. Почерк совсем другой. Тогда кто же написал документ?

— Кларк!

— Кларк? Почему?

— Спросите у него. И потребуйте подлинник.

— Кошмарный сон! В центр уже доложено. Нас поздравили с успехом.

— А вы — меня.

— Да, да, — машинально повторил Крафт, — а мы — вас… Как же быть, месье Сен-Бри? А зачем он это сделал?

— Будем надеяться, что Дорт не в курсе махинаций Кларка и по-прежнему в ваших руках.

— Думаете, не все еще потеряно?

— Да. По моим данным, подчеркиваю — по моим данным — Дорт согласился на сумму вдвое меньшую, чем та, которую вам объявил Кларк.

— Что вы говорите! Интересно.

— Кларк положил разницу себе в карман или в сейф, а может, в банк. Но факт, что он с вас содрал вдвое и заработал на посреднической операции ровно столько же, сколько получил Дорт. Расписку Дорта он взял себе, а вам написал другую.

Американец был скорее восхищен, чем смущен.

— Вот это да! Какой мастак, а? То есть я хочу сказать — какой прохвост. Пройдоха, жулик… А что же нам теперь делать?

— Решайте сами. Со своими коллегами. Либо вы с молчаливого согласия прощаете Кларку аферу и он оставляет у себя присвоенные деньги, либо не прощаете и требуете деньги вернуть. Но в любом случае, месье Крафт, в любом случае вы должны получить подлинник расписки Дорта.

Крафт пообещал не забыть благородные услуги Клода, однако Клод так и не понял, что значило обещание американца. Не узнал он и того, как выкручивался Кларк. Он мог только догадываться, предполагать. Не найдя в своем сейфе злосчастной расписки, Кларк, видимо, клялся и божился, что не ведает, куда она подевалась. Но ему уже не верили и требовали. Однако зарвавшийся мошенник не мог дать того, чего у него не было, не мог он вытребовать у Дорта и вторую такую расписку — тот попросту выгнал бы его вон и, кто знает, как бы повел себя в парламенте при повторном голосовании, узнав, что компрометирующего документа уже не существует.

Так Кларк дискредитировал себя в глазах американских спецслужб, ему не доверяли, стали подозревать. Против него набирался целый букет обвинений — мошенничество с деньгами, подлог с распиской, а в довершение ко всему — упорный отказ вернуть оригинал. Невразумительные объяснения об исчезновении расписки из сейфа, шифр к которому знает только владелец, усугубляли вину. Американцы сочли, что их не просто обманывают, но дурачат, увидев в нежелании «восстановить справедливость», как однажды обмолвился Крафт, какую-то непонятную им махинацию Кларка.

Что с ним стало потом, Клод так и не узнал, хотя часто спрашивал американца — как там Кларк? Крафт отвечал неопределенно, пожимал плечами, отводил взгляд.

— Я не кровожаден, — подзуживал Клод, — но, по-моему, такое не прощается, не правда ли?

— Это уже не по моей части, месье Сен-Бри… И скажу откровенно — мне кажется, что вы слишком много знаете. И про Кларка, и про Дорта, про меня…