Леонид Млечин - Последний довод

У Холла была зацепка — он выяснил имя и адрес одного из тех, кто подсунул кокаин в номер покойного Уэстлейка. Адвокат видел его в коридоре гостиницы, где останавливался Уэстлейк. Этого человека звали Энтони Диркс. Холл решил начать с него.

Сказав жене, что отправляется в контору, Холл первым делом поехал в фирму по прокату автомобилей: для дела, которое он задумал, ему нужна была более мощная и скоростная машина, чем его собственная. Потом поехал к дому Энтони Диркса. В подъезде висела табличка с именами жильцов. Диркс занимал квартиру 16 на пятом этаже. Рядом со списком было переговорное устройство: услышав голос посетителя, жилец мог открыть дверь в подъезд из своей квартиры. Холл нажал кнопку против номера 16, чтобы проверить, дома Диркс или нет. Через несколько секунд отозвался низкий голос с южными тягучими интонациями. Холл спокойно пошел к своей машине. Впрочем, ждать ему пришлось долго. Диркс вышел из дома в пять часов вечера.

Только теперь Холл смог внимательно рассмотреть его. Среднего роста, плотный, с наметившимся животом, но по-военному подтянутый. Лицо грубое, неприятное, не в последнюю очередь из-за длинных бакенбардов. Диркс внимательно осмотрел машину, поднял капот, открыл багажник, проверил, как накачаны шины, только после этого завел мотор.

“Собрался в дальнее путешествие?” — забеспокоился Холл. Покидать пределы федерального округа Колумбия адвокат не имел права без разрешения судьи.

Диркс мастерски водил машину, без лихачества, но легко и уверенно. Холлу все время приходилось быть настороже, чтобы не потерять из виду его темно-коричневый “понтиак”.

После получасовой поездки по городу Диркс припарковался возле большого многоквартирного дома, старательно проверил, заперты ли дверцы автомобиля, и упругой походкой вошел в дом.

Холл поспешил за ним.

Лифт с Дирксом остановился на десятом этаже. Дождавшись, когда кабина опять спустится вниз, Холл тоже нажал кнопку десятого этажа. Если бы на лестничной площадке кто-нибудь оказался. Холл сказал бы, что перепутал этаж.

Кабина остановилась, двери раздвинулись. Холл вышел и наткнулся на человека, который, не вынимая правой руки из кармана, спросил спокойно и угрожающе:

— А вам что здесь нужно, приятель?

Фред безостановочно крутился на своем кресле на колесиках, что выдавало его плохое настроение. Эмсли не ждал ничего хорошего от начальника: характер у Фреда портился с каждым годом. Фред надеялся, проведя несколько удачных операций, перебраться в новый кабинет, но его держали на том же месте. Эмсли тоже испытывал разочарование: он хотел занять кресло Фреда.

— Не хотелось бы вас огорчать, — издевательским тоном начал Фред, — но Джози жива. Она в тяжелом состоянии, сказали мне в больнице, но врачи сделают все возможное, чтобы спасти ее. Как вам это нравится?

Эмсли молчал.

— Мне это совсем не нравится, — продолжал Фред. — Я уже доложил — поверив вам! — что Джози погибла в результате несчастного случая.

Эмсли хотел что-то сказать, но Фред раздраженно прервал его:

— Ваши объяснение меня не интересуют. В таких делах осечек быть не должно. Раз Джози погибла, значит, она погибла.

Профессор Чейз всегда получал удовольствие от бесед с Торнтоном, хотя язвительный адвокат, занявший видное место в окружении Грайнза, беспрерывно ругал президента. Чейз, вынужденный в силу своего официального положения защищать хозяина Белого дома, часто в душе не мог не согласиться с Торнтоном.

За те несколько лет, что Чейз согласившись поработать в Совете национальной безопасности, провел в Вашингтоне, он сблизился с Торнтоном. Принадлежность к различным партиям не разделяла их. Даже в нынешнем году, который должен был завершиться выборами нового президента. Чейз и Торнтон регулярно встречались раз в две недели за ланчем. Они не только получали удовольствие от беседы, но и имели возможность составить мнение об умонастроениях в лагере соперника.

— После прихода к власти ваш президент обещал освободить нас, налогоплательщиков, от тяжкого бремени правительственных расходов. — Торнтон был в своем репертуаре. — Однако теперь он пытается лишь добиться того, чтобы правительство не доставляло хлопот ему самому, чтобы министры не заставляли его хоть что-то решать. Вообще говоря, это логичное следствие его политической философии. Я даже восхищаюсь его умением все переваливать на других и ни в чем не участвовать.

— Я вас не пойму, Торнтон. Ваша партия всегда выражала согласие с тем, что президенту необходима помощь в проведении внешней политики, а когда он такую помощь получает, вы его осуждаете. Обычно президенты спотыкаются, когда время от времени пытаются руководить единолично. В отличие от Картера, Никсона, Джонсона наш президент не пытается делать вид, будто делает все сам. Я бы даже рискнул утверждать, что и Картер, и Никсон, и Джонсон в конечном счете потерпели неудачу именно потому, что слишком много на себя брали.

— Да, уж ваш президент такой ошибки никогда не допустит. Он никогда самостоятельно не возьмется за решение проблемы, какой бы важной она ни была.

— В этом тоже есть некий смысл. Киплинг рекомендовал государственным деятелям изучать искусство “пускать дела на самотек”. А у председателя Верховного суда США на столе стоит плакатик с лозунгом: “Пусть отстоится”.

Они рассмеялись. Разминка закончилась. Оба знали, что тратят дорогостоящее время, сидя в ресторане, не для пустых насмешек.

Профессор Чейз хотел обсудить с Торнтоном проблему антивоенного движения в самих Соединенных Штатах. Администрация стала испытывать растущее давление со стороны многочисленных общественных организаций, требовавших покончить с гонкой ядерных вооружений. Чейзу нужно было джентльменское согласие Торнтона на то, чтобы ведущие избирательную кампанию Грайнз и его коллеги по партии не старались привлечь антивоенное движение на свою сторону. Чейз говорил Торнтону, что конечно, участники этого движения представляют собой весомую политическую силу, а кандидаты готовы вербовать себе сторонников среди любых групп населения, но антивоенное движение опасно для Америки.

Ланч окончен. Спускаясь вниз, к машинам, Чейз вдруг сделал заговорщицкое лицо и, убедившись, что вокруг никого нет, спросил Торнтона:

— А вся эта история с похищением бумаг Грайнза — кто ее автор?

Торнтон ответил так же тихо:

— Скажу вам честно, я не знаю. Во всяком случае, это не наша работа. Мы все были поражены, когда газеты начали кампанию.

Профессор Чейз не сомневался в искренности Торнтона Деловые отношения такого уровня не допускают мелкой лжи.

— Я ошибся этажом и не вижу в этом ничего страшного. — Самообладание не покинуло Холла. — А вы, между прочим, не слишком вежливы.