Йосеф Шагал - Ностальгия по чужбине. Книга первая

Семь лет, которые Виктор Мишин, подполковник КГБ, заочно приговоренный на своей родине к расстрелу, прожил в Дании с Ингрид Кристианссен, ставшей в 1979 году его законной женой, прошли, а вернее, пролетели, счастливо и безоблачно. Хотя по поводу долговечности этого счастья Мишин никогда особенно не заблуждался — он слишком хорошо, ИЗНУТРИ, знал волчьи законы спецслужб. Тем более, той, которая его взрастила, сформировала, использовала, а потом приговорила без суда и следствия к смертной казни. Конечно, он понимал: после всего происшедшего в покое его не оставят. Рано или поздно это должно было кончиться появлением на горизонте какого-нибудь вестника из прошлого. И можно было даже не гадать, с ЧЕМ именно этот вестник объявится. Поняв спустя какое-то время, что практически невозможно жить в мучительном ожидании неизбежного, Мишин просто принимал каждый прожитый день с улыбкой счастливого человека, благодаря судьбу за то, что она послала ему Ингрид. Между ними никогда не возникало объяснений, связанных с его прошлой жизнью. Эту табу не нарушалось даже в моменты, когда Витяня испытывал жесточайшие приступы депрессии. Ингрид, чувствовавшая малейшую смену в его настроении, пыталась не затрагивать болезненную для обоих тему, но как-то раз постоянное ощущение страха и тревоги за любимого человека взяло верх.

— Я знаю, почему ты не хочешь, чтобы у нас был ребенок…

Это было глубокой ночью, когда и без того нешумный Копенгаген погрузился в глубокий, обстоятельный сон. Шторы на широком окне спальни были раздернуты, и на невыразительном фоне свинцового весеннего неба подсвеченный изнутри шпиль лютеранской кирхи напротив казался лучом мощного фонарика, с помощью которого Господь осматривал темные закоулки своих бескрайних владений.

— Я знаю, что ты знаешь, — тихо ответил Витяня, не открывая глаз.

— Тебя привезли ко мне, в мой дом… Раненого, полуживого, брошенного всеми… Ты помнишь?

— Да. Хотя много бы дал, чтобы забыть.

— Я не хочу тебя терять, Виктор!

— И я не хочу…

— Тогда давай уедем отсюда и покончим со всем этим, с твоим жутким прошлым, с твоими страхами перед будущим…

Заложив руки за голову, Витяня, не мигая, смотрел в потолок.

— Почему ты молчишь, Виктор?

— Я не умею думать и разговаривать одновременно.

— О чем ты думаешь сейчас?

— О том, зачем уезжать, Ингрид? Разве нам плохо здесь?

— Чтобы жить, как нормальные люди… — она приподнялась на локте и положила свою узкую, прохладную ладонь на его плечо. — Чтобы не вздрагивать, когда звонят в дверь… Чтобы не покрываться холодной испариной, когда за твоей спиной скрипят тормоза такси… Чтобы не закрывать в ужасе глаза, когда до тебя доносится обрывок русской речи…

— Ты же не говоришь по-русски, милая, — улыбнулся Витяня и, повернувшись к жене, нежно привлек ее к себе. — Зачем же вздрагивать, если не понимаешь?

— Я ЧУВСТВУЮ этот язык. Остро чувствую. Как тебя…

— А что еще ты чувствуешь, дорогая?

— Что если бы в твоей жизни не появилась я, все бы у тебя было иначе…

— Если бы не появилась ты, меня бы уже не было.

— И ты боишься только за меня, правда? И этот страх тебя доканывает. А я не могу этого видеть…

— Говорила мама, не женись на умной, — пробормотал Витяня. — А я, дурень, не послушался…

— Давай уедем, родной. Куда угодно, хоть на край света… Ты ведь не был в Новой Зеландии, верно?

— Нет, дорогая, в Новой Зеландии я не был.

— В Окленде живет папина троюродная сестра. Мы с ней изредка переписываемся. Очень, кстати, милая женщина… Хочешь, попробуем пожить там какое-то время? Сменим фамилии, получим новые паспорта, деньги у нас, слава Богу, есть…

— Пластические операции делать будем? — деловито осведомился Мишин.

— Если это так необходимо, то я согласна… — Ингрид притянула к себе голову Витяни и нежно поцеловала его в глаза. — Ради тебя я согласна на все…

— А как ты будешь узнавать меня после пластической операции? Мужчина с чужим лицом…

— Наощупь.

— А я тебя?

— По дыханию.

— Ингрид, скажи, все архитекторы такие неисправимые романтики? Или только соотечественники Ганса-Христиана Андерсена?

— Только те, кто выходят замуж за бывших шпионов.

— Обидеть рыцаря плаща и кинжала может каждый, — улыбнулся Мишин.

— Зато далеко не каждый способен его полюбить.

— Боюсь, дорогая, нам нет никакого смысла уезжать.

— Почему, Виктор?

— Ты, что, действительно не понимаешь?

— Чего я не понимаю?

— Если ОНИ захотят нас найти, то найдут где угодно… Даже в Новой Зеландии. Так что, если суждено, пусть все произойдет здесь. Я уже привык к этому виду из окна…

— Они что, действительно всесильны? — тихо спросила Ингрид.

— Не столько они, сколько те, кто стоят за ними.

— Значит, выхода нет?

— Выход есть всегда, Ингрид.

— Ты как-то нехорошо это сказал, Виктор.

— Проблема не в тебе…

— А в ком? В тебе?

— Видишь ли… — Осторожно освободившись от объятий жены, Мишин потянулся к тумбочке, нащупал коробку «Кента» и, вытянув сигарету, щелкнул зажигалкой. — Пока ты училась на архитектурном отделении и, высунув от старания кончик языка, вычерчивала на кальке пилоны и капители, я с неменьшей старательностью и точностью убивал людей. Самых разных, которых до этого даже в глаза не видел… Просто приводил в исполнение приговоры своего начальства, которое торжественно сообщало перед заданием, что порученное — приказ партии. Представляешь, дорогая, мне это даже нравилось…

— Как нормальному человеку может нравится ЭТО?

— Значит, я был ненормальным, — Мишин глубоко затянулся. — С другой стороны, разве за плохое дело дают ордена, подарки, очередное офицерское звание?.. Понимаешь, Ингрид, когда я возвращался домой, меня встречали как победителя, жали руку, хлопали по плечу… Я, представь себе, даже гордился, что умею убивать лучше, чем любой из моих коллег. О расплате я не думал. Да кто из нас в молодости вообще задумывается над смыслом того, что делает? И вот в момент, когда пришло время платить по счетам — а накопилось их на несколько жизней сразу — я получаю вместо пули в лоб самую прекрасную женщину на свете. Знаешь, я часто спрашиваю себя: а в награду за что, собственно, я ее получаю? Такими как ты, Ингрид, украшают жизнь настоящих праведников, великих альтруистов, гениев, которые, в благодарность Создателю, рождены на свет, чтобы одарить человечество озарениями светлого разума и возвышенных чувств… А потом понял: очевидно, перед тем, как погрузить грешное тело и черную душу раба божьего Виктора Мишина в кипящие котлы ада, Создатель решил открыть глаза мне, убийце, на настоящую любовь к женщине, на нежность, которая растворяет тебя изнутри, на мучительность и сладостность тревоги о самом близком тебе человеке. И послал тебя…