Николай Чергинец - Тайна Овального кабинета

Меня охватили смешанные чувства. С одной стороны, я радовалась, что во мне зреет новая человеческая жизнь и ребенок будет от мужчины, которого я люблю. Но, с другой стороны, мой возраст приближался к тридцати. Я строила жизнь независимой деловой женщины. Я совершенно не собиралась заводить ребенка без мужа и оставлять его без отца. В душе я надеялась, что, как только я сообщу Джону эту новость, он тут же подаст на развод со своей женой.

Через несколько дней Джон возвратился из поездки по штату и тут же примчался ко мне. В первую очередь он потащил меня в постель, затем, когда мы почти голые пили кофе, я набралась сил и сообщила ему новость. Услышав это, он не выразил ни радости, ни огорчения. Он взял меня за руку и спросил: «Как ты себя чувствуешь?»

Я тут же разревелась. Я почувствовала облегчение, так как в глубине души меня терзали сомнения: не станет ли Джон возмущаться, кричать, что не он является отцом ребенка, требовать разрыва между нами? Он же, услышав новость, в первую очередь поинтересовался моим самочувствием.

Я сказала, что чувствую себя паршиво, от любого запаха меня тошнит, все тело как побитое. Он сказал: «Не волнуйся, все будет хорошо».

Я напряглась. Вот сейчас он, Джон Макоули, скажет главное — о своем решении подать на развод. Услышала же я другое: «Понимаешь, дорогая, есть одна проблема. Дело в том, что я выставляю свою кандидатуру на выборах губернатора штата, они уже не за горами. Сама знаешь, оглашение о разводе сразу же поставит крест на всей моей карьере».

Мы сидели рядом, и Джон, обняв меня, постарался отвлечь мое внимание. В душе я ждала, что он вот-вот скажет, что после выборов он решит проблему с Сарой и мы будем вместе с нашим ребенком, что у нас будет семья.

Но я так и не услышала ответа и к концу вечера сказала Джону, что должна как можно скорее сделать аборт. Несмотря на то, что он пытался скрыть свои чувства, я заметила, что он испытал облегчение. Правда, я надеялась на то, что Джон выразит сожаление, что обстоятельства не позволяют нам иметь ребенка, что он не против того, чтобы я родила, но сделать это надо в следующий раз, позже, после выборов и его развода с Сарой. Но он не одарил меня даже этой призрачной надеждой. Джон пытался осторожно выведать у меня, как я буду поступать в ближайшее время, смогу ли сохранить в тайне наши отношения.

В тот вечер я поняла, что Джон никогда и не помышлял о нашей женитьбе. Он, когда уходил, дал мне двести долларов на аборт. Господи, как бы я хотела сейчас возвратить ему эти деньги!

На следующий день я позвонила своей новой подруге. Она помогла сохранить в тайне обращение в ее клинику.

И вот настал тот страшный день, когда я приехала в клинику. Мне очень хотелось взять кого-нибудь с собой, но я делала все, чтобы сохранить тайну. Никто, кроме Джона, моего врача и заведующей клиникой, не знал о моем намерении прервать беременность.

Я понимала, что если хоть одна душа узнает о том, что я убила ребенка Джона Макоули, то мой возлюбленный потеряет всякие шансы стать губернатором. Инстинктивно я считала себя обязанной уберечь его от скандала.

Брэдли сделала паузу, которая длилась не менее минуты, а затем, тяжело вздохнув, продолжала воспоминания:

— В два часа пополудни в среду я поставила свою машину на стоянке у клиники и прошла в приемный покой. В стерильной, насквозь пропахшей лекарством комнате, все перевернулось в моем животе. Я еле сдержалась, чтобы не вытошнило. Здесь уже находилось несколько женщин. Ни одна из них не была предрасположена к разговору. У меня сложилось впечатление, что каждая из них так же, как и я, не хотели, чтобы присутствующие запомнили ее.

Процедура аборта оказалась болезненной и унизительной. Когда все кончилось, меня медсестра провела в соседнюю комнату и усадила на стул. Оставшись одна, я села поперек стула и, положив руки на спинку, горько заплакала. Я чувствовала себя не только одинокой, но и обманутой.

Неужели нельзя было, чтобы я родила ребенка и отдала его для усыновления? Почему Джон не предложил мне даже этого?

Вскоре я поехала домой и сразу же легла в постель. Вечером, около семи часов, зазвонил телефон.

— Кэт, это Джон. Как все прошло? Как ты себя чувствуешь?

Я долго молчала, затем ответила:

— Джон, убийство ребенка было страшным испытанием в моей жизни, и чувствую себя я отвратительно.

— Мне очень жаль, что так получилось. Сейчас я вылетаю в Вашингтон, возвращусь послезавтра и сразу же приеду к тебе. Я все сделаю, что ты хочешь…

— И что, после этого он исчез? — спросила Барбара.

— Нет, наши отношения продолжались. Рана, которую мне нанес Джон, никогда не затянется. Внешне я оправилась достаточно быстро, и, несмотря на случившееся, я не была настроена на разрыв наших отношений. В моей душе теплилась надежда на то, что Джон примет решение в мою пользу, хотя я понимала и другое. Джон не будет разводиться с Сарой, но я тогда просто не могла себя заставить встречаться с кем-нибудь другим. Боясь снова забеременеть и опять пережить ужас аборта, я перестала заниматься любовью без противозачаточных средств. Почти до весны наши отношения с Джоном продолжались как и прежде. Но однажды, когда Джон встал с постели, а я еще продолжала лежать, он вдруг приблизился ко мне, сел на постель и с сияющим лицом заявил: «У меня большая новость, и я хочу поделиться с тобой. Сара беременна. Я стану отцом! Ну, не прекрасно ли это, Кэт?»

Не знаю, получилось ли у меня хотя бы подобие улыбки. Внутри все застыло, закаменело. Джон даже не понимал, что своим счастливым видом и откровением он глубоко оскорбил меня. Я лежала и думала: «Ты — негодяй! Я была беременна, и это не значило для тебя ровным счетом ничего!»

Странно, его слова для меня были словно пощечиной, а я вдруг обвила его шею руками, притянула к себе его голову и поцеловала в губы: «Поздравляю! Я вижу, как ты счастлив».

Да, я была влюблена в него и готова была, чтобы разделить его любовь с Сарой. Я уже поняла, что Джон останется мужем Сары, обманывающим ее, а я его любовницей и соперницей Сары.

На следующее утро, когда я проходила мимо церкви, увидела на дорожке, ведущей к ней, зерна риса, оставшиеся после церемонии венчания, — чужого, а не моего венчания.

Кэт снова замолчала. Она долго смотрела в окно, где, кроме неба, ничего не было видно, а потом изменившимся голосом, ставшим хрипловатым и внутренним, закончила свой рассказ:

— В тот момент у церкви поднялся ветер и разметал зернышки риса. Я подумала, что и моя жизнь будет разметана в разные стороны холодным ветром.

«Ты должна понять, — сказала я себе. — Джон — это мечта, которой не суждено сбыться, зажми свои чувства в кулак, брось его и иди дальше!»

Вскоре я уехала из Литл-Рока, чтобы навсегда расстаться с Джоном Макоули, прервать связь с его миром и заняться своей собственной жизнью. Так я и сделала.