Арина Коневская - Под псевдонимом «Мимоза»

Неистовая карусель безумия все сильнее закручивала «белодомовцев», никому не давая опомниться. И Трофим поймал, наконец, за руку мятущуюся в разные стороны Алю, и соединил ее с Машей, приказав им обеим неотрывно держаться журналистской группы.

Ночью они услышали голос Бабурина, раздавшийся с балкона: «Правительство готовит штурм: все, кто желает, могут разойтись!»

— Мы остаемся! — одновременно вздохнув, сказали Аля и Маша, не задумавшись ни на миг.

Настал комендантский час, и Дом погрузился во тьму. Подруги, хватаясь за стены, наощупь пробрались к окну: у палаток горело несколько костров, но толпа постепенно редела, люди покидали площадь, растворяясь в ночи.

Внезапно рядом с Алевтиной, как с неба свалившись, возник Сатинов — он только что вернулся из Останкино. Мутный свет от уличного фонаря на секунду осветил его лицо: оно было неузнаваемо.

— Нас у телецентра там расстреливают, Аля! Скоро начнут убивать и здесь. Слышишь? Умоляю тебя, уходи, пока не поздно! Трофим здесь, его люди тебя выведут через подвалы к Смоленской. Давай прощаться! Не забывай меня, Аленька!

Он охватил оцепеневшую Алевтину за плечи и быстро отступив, побежал не оглядываясь.

— Савва, да куда же ты? Я с то-бооо-ой! — завопила она, очнувшись.

— И не вздумай! Я — в Останкино! Прощай! — уже издали прокричал он, скрывшись во тьме коридора.

Маше удалось усадить подругу на чудом пустовавший подоконник:

— Не отчаивайся! Не все еще потеряно! Сама подумай, кто же будет по безоружным-то стрелять — по депутатам, журналистам, женщинам? Ты думаешь, эта банда не побоится мирового скандала?! Иностранцы же все снимают, по CNN все показывают, да и «наши» немцы снуют кругом. А возле спикера — и советники иностранные остались, говорят, что они никуда от него не ушли. Гм… ну не танками же на нас двинут?

— Конечно, нет. Но в Останкино тогда что? Там ведь убивают…но, может, там все иначе, — слабо возразила Аля, напрочь утеряв нить рассуждения.

Внезапно к ним подлетел Золотов:

— Девицы, срочно вниз! За мной! Не понимаете, что ли? — ведь убьют же вас!

— Нет-нет, Трофимушка, мы остаемся до конца! — тихо, но решительно возразила Аля.

— Мы же не крысы, чтоб с тонущего корабля сигать! Ну а если умрем — значит, воля Божия такова будет, — спокойно поддержала подругу Мимоза.

— Ну, девицы! Я же головой за вас перед Вадимом… Ну, что стоите? Бегом к журам, оттуда — ни ногой! Ясно? И без меня — ни шагу в сторону! Ясно?! — героическая решимость подруг потрясла Трофима, но не удивила.

В стенах дворца стало холодно. И тягостное ожидание все сильнее давило на «затворников».

— Мы же в мышеловке, Мими! Ну невыносимо больше, пойдем на воздух, а?

И нарушив приказ Золотова, они выбрались на опустевшую ночную площадь. Невдалеке у спящих палаток заметили едва уловимые силуэты, слегка колебавшиеся в свете догоравшего костерка. Двинулись в сторону баррикады, туда, где колючая проволока обрывалась — вот здесь был свободный проход, рядом — никого. Лишь вдалеке просматривалось сильно поредевшее оцепление. Отсюда прямо сейчас можно незаметно исчезнуть во мгле.

Они огляделись вокруг застывшего в полумраке Дома Советов.

— Вон с той стороны костры, видишь? Савва сказал, что там приднестровцы — какие ребята самоотверженные, на его призыв откликнулись! — с волнением прошептала Аля.

Они прошли еще несколько шагов вперед и услышали голоса у казачьей заставы, среди которых выделялся добродушный бас:

— Эх, ребятки, дорогие! Неужели вам не ясно, что вас-то и убьют в первый же момент?

— Как не ясно, дяденька! Все мы понимаем, но у нас приказ — мы должны в первый же миг дать знать, когда противник на штурм пойдет. Но дядя, не переживай! Штурма не будет — армия не позволит!

Подруги собрались было идти назад, но что-то вдруг заставило Алю остановиться:

— Слышишь, Мими? Голос вроде знакомый. Ну, этого «дяденьки». Пойдем-ка посмотрим!

И они вновь приблизились к баррикаде: это был действительно он, в деревенской телогрейке и резиновых сапогах.

— Алевтина?! Это вы?!

— Я. Мефодий? Давно вы здесь? Вы что, остаться тут хотите? Пойдемте лучше с нами вовнутрь, а? Ведь это — знак судьбы, что мы с вами в такой момент столкнулись! Идемте! — пробормотала Аля, ошеломленная встречей.

— Нет, девушки, спасибо. Я уж здесь с ребятами останусь, их так жалко, ведь такие молодые еще… А мне-то самому терять уж нечего…

Потрясенные решимостью художника умереть у костра и жертвенностью неизвестных добровольцев-защитников, подруги медленно, в молчаливом оцепенении повернули к подъезду. Аля горько, наконец, вздохнула:

— Мефодий-то — чистая душа. Беден, одинок, но не за свой интерес, а за народ болеет — за Россию готов на смерть, как те ребята, — и тихо заплакала…

Около пяти утра у отсека журналистов снова появился Трофим. Он сообщил, что Совет обороны Парламента решил принять неравный бой! — так просто и сказал: неравный бой!

В ответ послышались реплики:

— Это что же — пойти на самоубийство? Неслыханно!

— На самопожертвование — это совсем другое, дамы и господа! — раздался вдруг голос депутата, известного своим неиссякаемым красноречием и склонностью к сарказму:

— Господа офицеры, видимо хотят, чтобы о них вспоминали потомки как о героических защитниках Брестской крепости, убитых или захваченных, но не сдавшихся врагу! Что ж, браво, господа офицеры!!!

— А нам-то что делать? Куда нам? — раздавалось кругом.

— Тем, кто решил остаться — подготовиться к переходу в Зал Совета Национальностей, — громко объявил Золотов.

— Но наши солдаты не будут в нас стрелять — это абсурд! — издалека донесся смятенно-наивный женский голос.

И ни снаружи у костров и палаток, ни внутри — среди «белодомовцев» в эту ночь никто по-настоящему не верил в нависшую над ними смерть…

На рассвете к Трофиму подошли трое офицеров-десантников и сообщили: час назад на Арбате закончилось Заседание ельцинского совета безопасности — штурм Белого Дома решено начать в 6–6.30 утра… Золотов сразу провел их к Руцкому…

Но в 6.00 за окнами царила тишина.

Подруги задремали, прикорнув на освободившемся диване. Над Москвой слегка рассвело, когда Маша, услышав монотонный гул, вскочила и подошла к окну. Стала всматриваться в темные силуэты огромных зданий. А взглянув вверх, заметила какие-то странные красноватые всполохи. Что это? Мистика? Предзнаменование?

Гул все усиливался. На лицах окружающих — смятение.

— Может, это нам на подмогу идут? — неуверенно спросил кто-то.

И вдруг раздался истошный крик:

— Это же танки!!!

В тот же миг застрекотала короткая автоматная очередь, потом еще… еще… еще…