Сэм Борн - Избранный (в сокращении)

— Неправда! — разнесся ее возмущенный крик по номеру мотеля. — Мне бы очень хотелось иметь то, что есть у тебя, — отличного мужа, прелестного сына. Но по причинам, в которые я не хочу сейчас углубляться, сейчас у меня нет выбора. Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, потому что у меня это получается. О’кей?

В трубке повисло молчание: обе были потрясены тем, что услышали и наговорили. Мэгги опомнилась первая.

— Лиз, я серьезно. Я бы не звонила, если бы мне не нужна была твоя помощь. Так поможешь или нет?

Еще одна долгая пауза. Потом Мэгги услышала щелчок — видимо, Лиз зажгла прикроватную лампу.

— Что тебе нужно?

Мэгги объяснила, что зашла в тупик. Лиз хмыкнула. Будь это кто-нибудь другой, ее «хм» было бы расценено как знак того, что она еще сердится, но Мэгги знала, это «хм» значит только, что сестра столкнулась с технической головоломкой. Обе они выросли в доме, где даже самые страшные ссоры проходили так же быстро, как летняя гроза.

Звуки в трубке подтвердили, что Лиз включает компьютер.

— Ладно, я в Сети. В теневой. Продиктуй еще раз адрес сайта.

Несколько щелчков клавиш, и Лиз снова забормотала:

— Мерзкий тип. Но здесь ничего нет. Только картинка. Классический одностраничный сайт. Как флаг над голой землей.

— Ты уверена? Это лучший мой выстрел.

— Так всегда с теневой сетью. В основном здесь всякая дрянь. Наверное, этот твой человек завел сайт где-то в восьмидесятые да и забыл об этом.

— Но эта фотография сделана позже. Лиз. Может быть, он…

— О, круто. Гениально! Я о таком только читала.

— Что, Лиз? О чем ты говоришь?

В ответ раздавалось только яростное щелканье клавиш.

— Лиз Костелло, хоть ты и вскормила ребенка собственной грудью, ты таки взломала защиту этого мерзавца. — Радость Лиз была заразительна. — Стеганография, Мэгги. Самый крутой шифр, какой только можно выдумать. Не код, про который все знают: здесь код, и сразу пытаются его расшифровать. Информация размещается таким образом, что никто даже не подозревает о скрытом сообщении.

— Лиз, я ничего не понимаю.

— Эта программа не подошла. Не волнуйся, есть куча других.

— Что ты такое говоришь?

— Стеганография. Тайнопись. Когда сообщение на вид кажется чем-то совсем другим. Вроде список покупок, а настоящее сообщение написано между строк невидимыми чернилами.

— То есть в этой фотографии скрыты слова? Как же он ухитрился это сделать?

— Грубо говоря, каждый пиксель в цифровой картинке можно выразить длинными рядами единиц и нулей. Если заменить одну из этих единиц на ноль, простым глазом этого не заметишь. Картинка будет выглядеть по-прежнему. Но все эти измененные единички и нолики несут в себе дополнительную информацию, помимо цвета. Только нужна программа, чтобы ее прочитать.

— Ты считаешь, именно это Форбс сделал с фотографией?

— Да. В общих данных этой картинки есть пакет скрытых данных. Такими вещами пользуется «Аль-Каида». Посылаешь невинную отпускную фотографию; ребятишки на том конце пропускают ее через программу — а это приказ взорвать статую Свободы.

— И сейчас ты прогоняешь ее через программу?

— Да. Сейчас я дам тебе удаленный доступ.

— Что дашь?

— Я подключусь к твоему компьютеру, и ты сможешь видеть все, что вижу я.

— Ты умеешь это делать?

— Легко. — Лиз стала диктовать Мэгги последовательность действий на компьютере, шаг за шагом. — Ну вот, — сказала она, двигая курсор по экрану Мэгги. — Я здесь. Пошли. — И наконец: — Ох. Расшифровала. — В середине экрана возникла табличка, знакомая даже Мэгги: введите пароль.

— Можно я это сделаю, Лиз?

И Мэгги без колебаний набрала: СТИВЕНБЕЙКЕР.

Вашингтон, округ Колумбия, воскресенье, 26 марта, 08 ч. 41 мин.

— Это вы, сенатор?

— Да.

— Счастлив говорить с вами, сэр. Простите, что звоню домой в воскресенье. Собираетесь в церковь?

Рика Франклина изумляла абсурдность вашингтонского этикета. В смысле влияния на политику они по меньшей мере равны, но вот как почтительно приветствует его Нюланд.

— У меня несколько вопросов, сенатор, если можно.

— Давайте.

— Банковский билль. Демократы рвут и мечут. И у них есть нужное число голосов.

— В палате представителей?

— Так они говорят.

— Ладно, — сказал Франклин. — И это значит…

— …что нам нужно вынести это на сенат.

— Вы хотите сказать, провалить этот билль там, чтобы сделать недействительным решение палаты представителей?

— Я бы не стал так говорить, сэр. Я бы сказал, что билль, способствующий процветанию Америки, должен исходить от группы, которая заботится о долгосрочных интересах Америки.

Такой у Нюланда талант. Он не создает тактик без того, чтобы упаковать их в слова, то есть придать им продажный вид.

— Я понял, — сказал Франклин. — Но вы же знаете, я не являюсь главным республиканцем банковского комитета сената.

— Как это понимать, сенатор? О какой формальной иерархии может идти речь, если наше движение рассматривает вас как своего лидера!

Если Нюланд хотел польстить, то ему это удалось.

— Мне нужна поддержка, — сказал Франклин. — Моя команда еще никогда не занималась биллем такого масштаба.

— Вы ее получите. Вам предоставят экономистов, юристов, компьютеры для сложных расчетов. Более того, у нас есть уже проект этого билля!

— О, даже так? И откуда же?

— Ну, как вы знаете, сэр, множество людей в этом городе кровно заинтересованы в том, чтобы конгресс правильно воспринял этот законопроект. И они рады поделиться ресурсами.

Что в переводе означает, подумал Франклин, проект этого билля создало банковское лобби.

— О’кей. Давайте устроим встречу. Синди от моего кабинета, а от вашего — кого вы порекомендуете.

— Очень хорошо, сенатор. Следующий вопрос. У нас возникает ощущение, что мы упускаем момент для объявления импичмента. В юридическом комитете палаты представителей наших демократов так и нет.

— Это проблема руководства палаты представителей, — огрызнулся Франклин. — Это, безусловно, их сфера ответственности.

— Согласен, сэр. Но для этого им нужно развивать историю Форбса.

— Но у нас нет никаких доказательств. И пока у нас их нет, голословных обвинений в причастности к смерти Форбса недостаточно для импичмента. Пока призывы к импичменту основываются только на иранских связях. Больше у нас ничего нет.

— Формально вы правы, сенатор. Но все-таки Форбс — саундтрек для импичмента.

— Дело в том, — сказал Франклин несколько свысока, тоном человека, обладающего тайным знанием, — что, похоже, там кто-то очень мощно заметает следы.

— Я слышал то же самое, сенатор.

— И вы слышали?

— Я должен знать обо всем, что происходит.

Как такое возможно? Об этой женщине, Костелло, Франклин не рассказывал никому, кроме Синди. Он придерживал ценнейшие сведения, конфиденциально сообщенные губернатором Орвиллом Теттом, чтобы в подходящий момент блеснуть с максимумом эффекта.