Анджей Выджинский - Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

— Это хорошо…

— Почему?

— Закажи еще бутылку.

Гитарист все резче дергал струны, отбивал такт громадной ступней и хрипловатым мелодичным баритоном пел во весь голос.

Плавали струи дыма, бил в ноздри густой спиртной запах, побрякивали под столами пустые бутылки. Несколько мужчин, нетвердо держась на ногах, окружили столик, на котором танцевала Хуана, они хлопали ладонями в такт и ритмически выкрикивали. Усатый мулат ловко пробирался сквозь толпу во все углы большого зала, подавал завсегдатаям пиво «Президент Эспециаль», доставляемое контрабандой из соседней республики Гаити. Он предусмотрительно сдирал ногтем цветные этикетки с влажных бутылок. Сунул одну из бутылок бородатому битнику, который неутомимо, с пьяной настойчивостью требовал «Горячие губы» или «Черные чулочки малютки Мод». Он глотнул пива и расплакался на плече у толстого доминиканца в белом.

— Кито, переведи ему, что он должен сыграть, Кито, ну почему ты не переводишь…

На улице раздались выстрелы, зазвенели стекла, кто-то вскрикнул.

Тогда Моника Гонсалес, кружась по паркету, подняла выше ногу и смахнула ею с ближайших столиков бокалы и графины из тонкого стекла. Приблизившись к столику, на котором Хуана выстукивала каблуками фанданго, Моника вспрыгнула на колени к Мерфи и, чтобы не упасть, обняла его обнаженными руками.

Шальное веселье овладело всеми, но было в нем что-то отчаянное, было желание забыть о полицейских с дубинками, о плачущей девушке, о выстрелах на улице, — и о пронзительно глядящих отовсюду безжалостных жестоких глазах спасителя народа и освободителя родины генералиссимуса Рафаэля Леонидаса Трухильо и Молина.

На следующий день я вспомнил дело об убийстве Серхио Бенкосме, который погиб в своей нью-йоркской квартире в ноябре 1955 года. Срочно проведенное вскрытие позволило обнаружить незначительные следы какого-то неизвестного яда, но некоторые эксперты оспорили этот диагноз. На теле Бенкосме не было ни малейшей царапины, никакого следа укола — и оставалось непонятным, каким же образом попало в его организм какое бы то ни было отравляющее вещество.

Вот так получилось и с Лореттой Флинн.

Я позвонил к майору Бисли, телефон был занят. Только на третий раз мне удалось дозвониться. Фрэнк удивился.

— Ты сам звонил мне?

— У меня секретарши нет, ты же знаешь.

— Нет, дело в том, что я тебе тоже звоню-звоню, а телефон все занят. Бывает. Можно к тебе приехать? Очень срочное дело.

— Ладно, приезжай.

Едва переступив порог, Фрэнк спросил:

— Ты принял предложение Флинна?

— Нет. Почем ты знаешь, что Флинн мне что-то предлагал?

— Сегодня утром он получил анонимное предостережение: если не хочет погибнуть так же, как его дочка, пускай оставит в покое дело Галиндеса. Приказали ему также не сообщать полиции об этом предостережении.

— А Флинн, конечно, сообщил полиции. Ну, и что дальше?

— Он позвонил мне. Я с ним виделся. Он считает, что после смерти Лоретты ему нечего терять и он может рисковать, не считаясь с последствиями. Готовит для конгресса материалы о деятельности доминиканской полиции.

Мы вошли в мой кабинет и уселись за столик, на котором стояла громадная зажигалка из снарядной гильзы и пепельница, похожая на опрокинутый цилиндр.

— Выпьешь? — спросил я.

— Нет, у меня через полчаса начнется совещание.

— Вы теперь должны как следует оберегать Флинна.

— Вилла его под постоянным наблюдением, и его самого мы всюду сопровождаем. Ты себе представляешь, что случилось бы, если б мы допустили убийство сенатора? Нам уж и за Лоретту влетело, требуют тщательного расследования, немедленных результатов.

— Фрэнк, — сказал я, — не сердись, может, это и не так, но мне кажется, что вся эта история с Доминиканской Республикой и выслеживанием ее агентов не очень нравится некоторым вашим людям, в Пентагоне, в ЦРУ или черт их там знает, где.

— Как это следует понимать?

— Да очень просто, ты же знаешь, о чем я говорю. Есть люди, которые предпочитают это затушевывать. Прочитай сегодняшние газеты: мы предложили доминиканцам шестьсот миллионов долларов в форме поставок военного снаряжения взамен за то, что они предоставят нам возможность производить испытания ракет на их территории.

— Это еще не значит…

— Фрэнк, будем откровенны. Это значит, что мы поддерживаем Трухильо. Мало того: мы добиваемся его расположения.

Бисли разозлился.

— Не хочешь ли ты сказать, что мы должны поддерживать доминиканских коммунистов? Надеюсь, нет?

— Ну, чего ты представляешься, Фрэнк? Я только не могу согласиться с тем, что можно поддерживать негодяев и убийц. Собственно, меня это ничуть не касается, но раз уж мы заговорили…

— Ты нелогичен. В Аргентине прогнали Перона, в Венесуэле — Переса Хименеса, в Эквадоре Камильо Энрикес провел такие реформы, что теперь там легально действует коммунистическая партия, единым фронтом с социалистами. Ты знаешь, что творится в Гватемале…

— Ты забыл о Кубе.

— Слишком хорошо помню. И это все уже не мятежи и покушения честолюбивых генералов. Под завесой демократических лозунгов и сказочек о свободе открываются ворота для вторжения коммунизма. Чем беднее страна, тем она шире открыта для красных. Мы не можем себе этого позволить. Если б в Доминиканской Республике нашелся кто-нибудь более рассудительный, чем Трухильо, он немедленно получил бы нашу поддержку. Но в существующей ситуации Трухильо представляет собой самый сильный участок на антикоммунистическом фронте. Ты не умеешь мыслить исторически, Майк.

Я засмеялся.

— Фрэнк, в этом мире существуют разные истории и различные виды исторического мышления. Но я не знаю, имеет ли смысл поставлять оружие на шестьсот миллионов долларов в эту маленькую страну, которая уже имеет сорокатысячную армию, тысячу самолетов и мощный флот. Значит, поддержка режима, который позорит Америку и всю нашу эпоху, существование которого лишает нас морального права обвинять Россию, — именно это и есть, по-твоему, историческое мышление?

— Ты меня не убедишь, Майк.

— У меня и нет такого намерения, Фрэнк. И я тоже не желаю, чтобы меня кто-нибудь переубеждал.

— Что ты хотел мне сказать? — он переменил тему. — Зачем звонил?

— Хотел напомнить тебе о смерти Серхио Бенкосме.

— Я не помню подробностей. Слишком уж много было этих смертей… Это ведь кто-то из Доминиканской Республики?

— Да. И он погиб так же, как Лоретта Флинн.

— Так же погибло еще несколько человек.

— А вы сохранили для токсикологического исследования срезы их внутренних органов и секрецию лимфатических желез? Сейчас можно было бы проделать сравнительный анализ.

— Да, мы сохраняем срезы легких, кишечника, желудка, мозга, печени, селезенки, почек. Кажется, по трем случаям. Не знаю, есть ли это по делу Бенкосме. Теперь мы добавили туда срезы, взятые при вскрытии тела Лоретты Флинн.