Анджей Выджинский - Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

— Я не понимаю, как ты могла согласиться на идиотское предложение прилететь сюда.

— Они меня вынудили. Мне сказали, что если Джеральд жив, я смогу его спасти.

— Ты же знала, что Джеральда нет в живых. Такие порядочные парни обычно умирают молодыми… Молчи. Ван Оппенс хотел сделать из тебя приманку для агентов доминиканской полиции, тебя же обманул, заставив приехать якобы для очной ставки. Но с кем? С кем, если Оливейра и де ла Маса убиты? С запуганной Манагуа? Ее уже научили повиноваться.

— Ее били?

— Да, Гарриэт. Хуана смертельно напугана.

— А ты? Тебе что-нибудь грозит? Они догадываются, кто ты? Ответь же мне, Майк! С тобой ничего не может случиться; это было бы из-за меня, я тебя уговорила… Ты знаешь, я никогда не смогла бы любить Джеральда так, как любила тебя. Ведь я все делала назло тебе, и флиртовала с Джеральдом, и встречалась с ним назло тебе… И вдруг оказалось, что я влюблена, и мы собираемся пожениться…

— Тоже назло мне… А теперь, Гарриэт, прими ванну, тебе нужно как следует отдохнуть. Я кое-что еще должен уладить, и, если успею все сделать, мы улетим отсюда рано утром. Ты мне поможешь.

— Я сделаю все, что скажешь, Майк. Меня все время терзают угрызения совести — зачем я просила тебя помочь… Какой это ужасный народ! Что здесь происходит? На улицах почти никого нет, люди прячутся за занавесками или крадучись перебираются из дома в дом. На каждом углу солдаты и полиция… Раньше так не было…

— Предполагают, что совершено покушение на Трухильо.

Я протянул ей револьвер, который носил в специальном футляре под мышкой.

— Ты умеешь с ним обращаться?

— Кажется, умею… Ударник взведен? А вот предохранитель, верно? Ты этот самый револьвер показывал мне в Нью-Йорке. Ты думаешь, в нас будут стрелять?

— Я думаю только о том, как бы избежать стрельбы. Ты же знаешь, я не люблю развлекаться, стреляя в людей.

Пока Гарриэт была в ванной, я собрал чемоданчик.

Только она оттуда вышла, постучал Эскудеро. Я впустил его в комнату и запер дверь. Я знал, что бой хитер и нахален и его нужно захватить врасплох. Когда мальчишка подошел ко мне поближе, я влепил ему пощечину, потом еще раз ударил по другой щеке.

— Мистер, мистер! — закричал он, заслоняя лицо рукой. — Не бить Эскудеро, мистер!

На этот раз он получил в ухо.

— Ты был боем мистера Мерфи, но сказал, что не был. Я спрашивал, знаешь ли ты его, а ты соврал, что нет. Я спрашивал у тебя адрес Моники Гонсалес, и ты соврал, что не знаешь, хотя относил ей цветы.

— Эскудеро не знать…

— Знать, но врать. Ты также готов был засвидетельствовать, что мистер Мерфи был гомосексуалистом и даже тебя изнасиловал. Обещал ты это полиции или нет?

— Эскудеро…

— Эскудеро скажет всю правду, или мне придется навсегда заткнуть его наглую лживую пасть. Ты работаешь на этих мерзавцев, ты даже рылся в моих бумагах. Ты постоянно сообщал полиции, куда я выхожу, что делаю и когда посещаю свое посольство.

Я еще раз его ударил. Бой отлетел к стене.

— Из тебя вырастет такая же скотина, как и они все. Как зовут офицера, который велел тебе шпионить?

— Не знать, Эскудеро быть хороший бой…

Я вытащил револьвер. Эскудеро съежился в углу. Я снова его ударил.

— Майк, перестань! — воскликнула Гарриэт.

— Замолчи, Гарриэт, — сказал я.

— Мистер, не убивать, мистер…

— Я буду убивать, если не скажешь правды. Не бойся, полиции я тебя не выдам.

— Мистер не обманывать?

— Отвечай теперь на вопросы, мне некогда. Если соврешь — пристрелю.

— Эскудеро сказать правда. Мистер не бить, мистер пустить Эскудеро?

— Хорошо. Как зовут офицера из полиции, которому ты доносил?

— Майор Паулино. Управление полиции.

— Мигель Анхело Паулино. Отлично. Где живет Моника Гонсалес?

— Пласа-дель-Конгрессо, дом семь. Вы идти одна ворота, идти двор, идти другая ворота. Вы подняться один этаж, два этаж.

— Где мистер Мерфи? Где его убили?

— Эскудеро слышать: полиция возить людей дорога до Асуа, там убивать. Эскудеро не видеть такая смерть. Вы не убивать. Эскудеро хороший бой, говорить правда.

Я усадил боя в кресло и ремнем от чемодана привязал его к спинке. Гарриэт я велел сесть на диван и дал ей револьвер.

— Эскудеро, если ты пошевелишься, эта дама тебя застрелит. Сиди тихо, не произноси ни слова. Я только проверю, сказал ли ты правду. Если ты соврал, я вернусь и убью Эскудеро. Понял?

— Да, мистер.

— Если я не вернусь через три часа, — прошептал я Гарриэт, — позвони в посольство.

Я захлопнул дверь, спустил в замке собачку, вышел из гостиницы и поехал к Монике Гонсалес.

На пересечении Авенида Корриентенс и Сан-Мартин в старом «кадиллаке» дежурили трое пистольерос.

Тот, что сидел возле шофера, указал ему на выходящего из гостиницы мужчину, который быстро пересек тротуар и сел в «мерседес».

— Этот, — сказал он, — я видел, как он выходил из «Космоса». Поезжай за «мерседесом».

Шофер включил скорость.

— Надо было его убрать прямо тут, возле гостиницы. Уж если кому предстоит быть уничтоженным, так не все ли равно, где это произойдет.

— Не будь слишком умным, — сказал третий, сидевший позади водителя. — Если не знаешь, помалкивай. Нам не велели торопиться. Приказали ждать, пока он выйдет из гостиницы, потом идти или ехать следом за ним и снять где-нибудь подальше. Потому что возле гостиницы могут околачиваться люди Ван Оппенса.

— У тебя хорошая память, — сказал водитель, — Я никогда так точно не запоминаю приказаний. Но я бы не стал рисковать, ты же знаешь, что они могут сделать, если он потеряется и нам не удастся его прикончить. С нами что они могут сделать? Слыхал, как поступили с де ла Маса? Ну, а я все знаю. Я сам вел эту цистерну с аэродрома.

«Мерседес» затормозил на Пласа-дель-Конгрессо.

Мужчина, которого им предстояло убрать, вылез из машины и скрылся в воротах.

«Кадиллак» остановился рядом с «мерседесом».

— Здесь? Так близко?

— Ты ни черта не понимаешь. Да он никогда больше не увидит свою машину. Мы снимем его в воротах. Лучшего места, чем такие темные ворота, и не придумаешь.

— Садись-ка в его «мерседес», — обратился этот же агент к водителю, — на всякий случай, чтобы чего не вышло. А мы подождем в воротах, пока он выйдет, и сделаем все, что полагается. Потом ты вылезешь, мы перенесем его в «мерседес» и подожжем машину. Отцепи его канистру с бензином и все приготовь. Ты сидишь за баранкой уже двадцать лет — должен знать, как это делается.

Он громко расхохотался, решив, что неплохо сострил. Однако ни водитель, ни другой агент его не поддержали и не засмеялись, старательно избегая его взгляда.

Они знали, что в один прекрасный день сгорят сами. Свидетели и исполнители представляют наибольшую опасность.