Анджей Выджинский - Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

Оливейра не вытащил револьвер, не застрелил их.

Он повернулся, как ему велели.

«Идиот, — подумал он о себе, — еще секунду назад ты мог их прикончить».

Струи дождя хлестали по земле с силой падающих камней.

— Ты — Хулио Руис Оливейра, — сказал вьехо, прикасаясь губами к кончику его уха. — Мы шли за тобой от границы и видели, как ты ждал нас под деревом мапу.

— А ты кто такой? — спросил Оливейра.

— Я должен тебя убить.

— За что, почему?

— Не задавай бессмысленных вопросов. Ни я, ни мой товарищ — мы этого не знаем.

— Отпусти меня. А им скажешь, что убил. Я сбегу с Гаити, и никто обо мне даже не услышит. Клянусь. Отпустите меня, люди добрые.

— Уши мира велики, — сказал вьехо, — Если кто-нибудь о тебе прослышит, нас убьют, и мы уже не станем спрашивать, за что, потому что будем отлично знать.

— Я дам тебе много денег, все, что у меня есть.

— Ты не умеешь думать, — сказал вьехо. — Убив тебя, мы заберем все, что у тебя есть, а тем, кто нас послал, отдадим только бумаги. Им твои деньги не нужны, у них денег хватает. Теперь молись, сеньор Оливейра. Начинай молиться, и тогда ничего не почувствуешь.

В разговор вступил второй — он до сих пор молчал. Говорил он тихо, хриплым голосом, и в шуме ливня его было трудно понять.

— Тотойе, — обратился он к своему товарищу, — скажи ему еще кое-что. Скажи ему, пусть знает. Может, ему будет легче умирать, если ты скажешь. Может, ему захочется думать об этом, когда ты будешь его убивать. Скажи ему, Тотойе.

— Что ты можешь мне сказать? — спокойно спросил Оливейра. Чувство страха исчезло. Он понял, что эти двое не злые люди, что их заставляют убивать, так же, как и его когда-то заставили поехать в Виллемстад и охранять там Тапурукуару, когда тот будет стрелять в Хесуса Эрнандеса. Он поехал, думая, что послушанием и покорностью заслужит освобождение отца и сестры. Но так и не заслужил. Они останутся в тюрьме и уже никогда оттуда не выйдут. И не узнают, что его давно нет в живых. Они будут думать, что он о них забыл, бросил их, заботясь о собственной шкуре… Через минуту станет светло.

— Ты можешь мне все сказать, Тотойе.

— Ты называешь меня Тотойе, — ответил вьехо. — Его, — он указал на товарища, — зовут Консуэло. Я знаю, чего хочет Консуэло. Я должен тебе сказать, что сегодня заговорщики убили нашего отца и благодетеля генералиссимуса Трухильо.

— Какой там отец и благодетель, он же был вашим палачом! Разве ты этого не знаешь?

— Ты говоришь неправду, сеньор Оливейра. Трухильо сказал, что если мы будем уничтожать его врагов, он не станет нас убивать и даст еду. И он оставил нас в живых и накормил. Мы всегда были голодны, а он накормил нас. Скажи ему, что так и было, Консуэло.

— Было все, как говорит Тотойе, — подтвердил Консуэло.

— Послушайте, — сказал Оливейра. — Если Трухильо нет в живых, вам не надо меня убивать. Приказ, который вы получили, уже не имеет силы, клянусь вам. Я был врагом Трухильо, и если его нет в живых, значит, я больше не враг. Мертвецам не мешают живые враги. Теперь будет править кто-нибудь другой.

— Ты смешно говоришь, — сказал Консуэло. — Да кто другой может править? Мы не ходили в школу, как ты, но твердо знаем, что никто другой править не может.

Шумел ливень, потоки воды обрушивались на землю, как водопад. Почва не могла впитать всю влагу, и ноги Оливейры по щиколотку погрузились в воду. Он чувствовал сильный озноб, по телу пробегала дрожь. Но разве для него имеет значение, что через минуту или через несколько минут дождь прекратится так же внезапно, как начался, так же внезапно, как спускается в этих краях ночь…

…Нет, это невозможно — умереть таким образом, здесь, под деревом мапу, после кошмарной гонки, по другую сторону границы. Остается еще надежда все им объяснить, убедить их. Нужно только взвешивать каждое слово. Я скажу им, что эра Трухильо окончилась, что доминиканцы достанут старый календарь и снова будут считать время со дня рождества того бога, в которого они верили, которому молились в церквах.

Он хотел все это им сказать, но его неожиданно поразила непоколебимая уверенность этих профессиональных пистольерос в его гибели. Они даже не стали его обыскивать, не отобрали револьвера — к чему это делать, когда через минуту они опорожнят карманы убитого? Как сломить их тупую уверенность, как объяснить, что его нельзя убивать, потому что тот, кто придет к власти в Республике, вспомнит о нем, а если узнает, что Оливейры нет в живых, прикажет их обоих повесить… «До чего же наивны мои рассуждения, — подумал он, — разве кто-нибудь бескорыстно вспомнит о мертвецах. Да никто и не станет преследовать убийц…»

— Скажи ему еще, — хрипло произнес Консуэло, — кто теперь пришел к власти. Скажи ему, пусть знает. Я думал, ему легче будет умирать, если ты скажешь ему то, первое, но он хочет услышать второе. И теперь ему уж не удастся легко умереть. Он сам так хотел.

— Выслушайте меня, — сказал Оливейра с отчаянием в голосе. — Если Трухильо нет в живых, меня нельзя убивать. Ребята! Да послушайте же вы меня, эры Трухильо уже не существует.

— Существует, — сказал вьехо. — Ты не разбираешься в истории. Сегодня к власти пришел его великий сын, Рамфис Трухильо…

— Именно это ты и должен был ему сказать, — тихо прохрипел Консуэло. — Пусть знает.

— Я сказал, — подхватил Тотойе. — Сеньор Оливейра, молитесь. Пора.

— Друзья… — начал было он и внезапно умолк.

С левой стороны под последним ребром он почувствовал укол направленного снизу вверх острия. Он бросился в сторону, но узкий клинок уже рассекал слои кожи, пробивая путь к сердцу.

Он слышал усиливающийся шум ливня и сквозь него еще какие-то слова.

Наверно, их произнес Консуэло или Тотойе; а может быть, и он сам.

— Эра Трухильо продолжается.

Дождь перестал.

Затратив почти шесть лет на сбор и систематизацию материалов, я закончил «Последнюю ночь в Сьюдад-Трухильо» в середине мая 1961 года, описав в последней главе подготовку покушения на генералиссимуса Трухильо. А спустя две недели представитель государственного департамента США сообщил о смерти диктатора, прошитого двадцатью семью пулями не пойманных до сего дня заговорщиков. На следующий день эту новость подтвердило доминиканское агентство: Рафаэль Леонидас Трухильо и Молина погиб 31 мая 1961 года на шоссе, ведущем из Сьюдад-Трухильо в Сан-Кристобаль.

Тогда я дополнил повесть описанием успешного покушения на Трухильо и прихода к власти Рамфиса, сына убитого диктатора и начальника штаба вооруженных сил Доминиканской Республики, завершив тем самым повествование о длившейся в течение тридцати одного года «эре Трухильо»; судьба оказалась чрезвычайно снисходительна к моей книжке.