Данг Тхань - Икс-30 рвёт паутину

Да что там, — одобрительно кивнул головой Тхань, — лучшего соседа мне и не надо. О чём разговор! Давай ко мне. Вспомним о Хюэ.

В этот вечер в учреждении проводилась политинформации. Все работники собрались в конференц-зале. Ле Куанга на политинформации не было. Он работал дома.

Политинформация закончилась около десяти часов вечера. Ле May Тхань вернулся домой. Куанг был один. Согнувшись у лампы, он что-то читал и записывал. Бросив взгляд на отпечатанные на машинке листы, Тхань заметил ни них гриф «Сов. секретно». Сделав вид, что не обратил на материалы никакого внимания, Тхань спросил:

— Ты почему не отдыхаешь?

Тщательно укладывая разложенные на столе материалы в вещевой мешок, Куанг ответил:

— Я привык работать по вечерам.

— А, ну тогда сиди, работай.

— Всё, хватит. — Куанг повесил вещевой мешок на гвоздь. — Сегодня много исходил, устал. У меня есть пачка отличного чая. Может, выпьем по чашечке?

— А у меня есть хороший табачок, — произнёс таким же тон Тхань. — Ты знаешь, у нас здесь уже установился обычай: по вечерам, после работы, когда нет никаких занятий, мы с приятелями сидим, гоняем чаи и ведём разговоры. — Тхань достал пачку сигарет «Филипс».

— Да, табачок отменный. Где же ты достал такой? — удивился Куанг.

— Это любимая девушка подарила. Куанг палил из термоса кипятку, заварил чай. Чая было как раз на две чашки.

— Она что же, из города прислала? — спросил он.

— Нет, только что была здесь. Ушла этой ночью. Куанг разлил чай по чашкам и одну из них подвинул Тханю.

— Выпей, выпей. Увидишь, какой он вкусный. Я пристрастился к чаю, когда был ещё жив мой дед. Он был большой любитель почаёвничать. Бывало, попьёт и начинает читать стихи.

Беседа зашла о старых обычаях, о привычках в городе Хюэ, о товарах, продававшихся на центральном городском рынке, о вечерних прогулках но мосту Чангтьен, о хрустальном звоне бегущей через город реки Ароматной, о старинной крепости, возведённой вокруг дворца последней королевской династии, о солнечных улицах, о шуме сосен, охраняющих могилы королевского дома Нгуенов, о вечерних прогулках с одноклассницами, одетыми в длинные фиолетового цвета платья и широкополые шляпы.

Тханю нравилась эта беседа о его любимом городе. Она будила в нём целую бурю лучших воспоминаний. Чем больше они говорили, тем более симпатичным становился ему Ле Куанг. Он увидел в нём поэтическую натуру, человека образованного, глубоко знающего историю. Тхань был готов говорить с ним всю ночь напролёт.

Постепенно беседа приобретала всё более задушевный характер. Тхань поинтересовался, женат ли Ле Куанг. Тот сообщил, что семьёй пока не обзавёлся. У него была девушка до того, как он вступил в движение Сопротивлении. Она была из религиозной семьи. Они были знакомы ещё по учёбе в государственном лицее. Когда вспыхнула война, их дороги разошлись.

— Мы очень любили друг друга. У неё прекрасное сердце. Мы думали, что никогда не сможем расстаться. Пришла революция и открыла передо мной путь в новую жизнь. Я понял, что в мире многое достойно высокого чувства любви — родина, народ.

Я начал заниматься общественной деятельностью. Страсти ней кипели. Конечно, у нас меньше стало времени для прогулок, встреч. Ей это не нравилось. Но как быть иначе? С победой революции дел стало ещё больше. Все дела были важные, неотложные. Их нужно было решать немедленно. Нельзя было сидеть и дожидаться, что и сделает кто-то ещё. Для того чтобы быть рядом Друг с другом, я видел только один путь. Она должна была заняться тем же делом, что и я. Я думал об этом. Что мажет быть прекраснее для любящих друг друга людей, когда они занимаются общим делом! Но я никак не мог оторвать её от старых привычек, феодальных взглядов на мир. Она, как и её родители, очень гордилась древностью своего рода, религиозностью. Она избегала какой бы то пи было общественной деятельности. При встречах с ней я рассказывал ей о своей работе, о сверстниках, вместе с которыми занимался общественной деятельностью. Но её это не привлекало. Постепенно я понял: если для меня революция открыла новую, счастливую жизнь, полную гордого смысла, то для неё и её семьи резолюция означала крушение. В то время, когда моё сердце кипело, она была холодна. Когда мне хотелось буквально петь о свободе, независимости, она слушала мои слова молча и холодно. С началом войны Сопротивления я немедленно встал на защиту родины и ушёл в джунгли. А она вместе со своей семьёй осталась в городе. С тех пор наши пути окончательно разошлись. Недавно и узнал, что она вышла замуж за офицера баодаевской армии. У неё двое детей…

Ле May Тхань внимательно слушал, не перебивая собеседника. Когда Ле Куанг сделал паузу, Тхань спросил:

— А ты не сожалеешь, что всё так повернулось?

— О разбитом не жалеют, — ответил Ле Куанг, улыбаясь, — даже если это любовь. Но для себя я сделал вывод, может быть, несколько идеалистический: любить, счастливо жить друг с другом могут только люди, имеющие одинаковое мировоззрение, общую судьбу. Если у любящих разные взгляды, то любовь рано или поздно уходит.

Это признание Куанга, казалось, разбередило любовную рану Ле May Тханя.

— Ты сказал абсолютно верно, — заметил он после небольшой паузы. — У меня почти то же самое. Я пока не порвал со своей девушкой, но думаю, что в будущем мне придётся это сделать. — Тхань подробно рассказал Куангу об истории своей любви к Ван Ань. Он поведал ему, что пренебрёг личным благополучием, беспечной, зажиточной жизнью, автомобилями, виллами и ушёл в Сопротивление. Рассказал о том, что дядя Ван Ань посылал её учиться во Францию и она, вернувшись на родину после окончания учёбы, пришла в освобождённый район, чтобы встретиться с любимым человеком. — Она по-прежнему красива и, как раньше, любит меня, — продолжал Тхань. — Какая нужна была любовь, чтобы, пройдя испытания, трудности, вновь найти меня! Как бы было здорово, если бы она смогла вместе со мной принять участие в движении Сопротивления! Я бы любил её во сто крат сильнее. Но, к сожалению, это невозможно. Я тебе признаюсь, она просила меня бросить воевать, вернуться в город и пожениться. Она говорила о медовом месяце в Ницце, о прекрасной вилле на берегу реки Ароматной, о матине новой марки, о кафедре профессора университета с жалованьем в несколько десятков тысяч франков в год. Но всё это мне уже знакомо, я бросил всё и ушёл в Сопротивление, потому что, как говорил поэт, «зачем дворцы, красавица жена, когда в несчастии страна». Ничто не может столкнуть меня с выбранного пути. Раньше, в Хюэ, живя в роскошной, благоустроенной вилле, я задумывался над тем, можно ли быть счастливым, если в твою страну пришли грабители можно ли отделять личное счастье от счастья борющегося народа. Ван Ань дарила мне часы, авторучки, дорогие сувениры… Но я от всего отказался и ушёл в Сопротивление. Я о многом говорил в эти дни с Ван Ань и убедился, что она не сможет отказаться от окружающих её вещей, от комфорта, в котором она живёт. Она не сможет справиться с трудностями, с которыми связана борьба в рядах Сопротивления. Она хочет, чтобы её семейная жизнь была во всех отношениях устроенной, чтобы жить обязательно в городе. Она говорила: «Мы уже давно живём вдали друг от друга. Молодость быстро проходит. Я хочу только, чтобы мы всегда были вместе. Мы должны пользоваться тем счастьем, имя которому — молодость. А если ты не можешь спокойно смотреть на то, как французы сжигают дома, давай уедем за границу».