Данг Тхань - Икс-30 рвёт паутину

То Лоан появилась на свет после того, как молодая супруга Фам Cyaн Фонга один только раз встретилась со студентом-фармацевтом, своим единственным, своим любимым. Этот секрет молодая женщина доверила только своему младшему брату.

Проживая долгое время с семьёй старшей сестры, Тхо не только знал, насколько трудно ей живётся, но и постепенно догадался о том, чем занимается Фам Суан Фонг. И чем больше узнавал зятя, тем сильнее жалел старшую сестру, тем больше замыкался в себе. Он вынужден был молчать и делать вид, что ничего не замечает.

Однажды жена Фам Cyaн Фонга случайно увидела мужа пасмурным днём, когда мокрое небо плавало в реке. Он отправился на реку Ароматную побеседовать со старым китайцем. Вернувшись домой, она всё рассказала Тхо. Тхо разволновался, рассуждая, что если Фонг узнает о том, что его заметили, когда он шёл на это тайное свидание, то его сестре несдобровать. Тхо не мог представить себе, в чём причина этого безотчётного волнения и каждодневной боязни за сестру, и поэтому предпочёл умалчивать о своих чувствах.

Однажды супруги Фам Cyaн Фонг отправились покататься на лодках, и жена Фонга во время этой поездки погибла. После похорон Тхо несколько дней не выходил из своей комнаты. Он поседел. Горюя после гибели старшей сестры и страшась приближающейся к нему самому какой-то грозы, Тхо в то же время должен был постоянно быть внимательным до предела, чтобы ни словом, ни жестом не выдать переполнявшие его чувства. Он знал, что любая неосмотрительность может привести к тому, что его постигнет участь сестры. Он хотел уехать с виллы, но Фам Суан Фонг заставил его остаться. Тхо прекрасно понимал, зачем зять сделал это. У него была своя корысть: Фонг хотел выяснить, как поведёт себя Тхо после смерти старшей сестры и как он относится к этому печальному событию. Со своей стороны Тхо решил остаться на вилле Бонглай по многим причинам. Он рассуждал так: если я буду упорствовать и сразу уеду, зятёк всё равно не оставит меня в покое; мне надо осторожно и скрытно найти свидетельства гибели сестры; на моей совести — позаботиться о воспитании единственной дочери сестры, и надеюсь, наступит такой день, когда я смогу рассказать ей всю правду. Если я этого не сделаю, она ожесточится и обидится на меня.

И вот в это самое время Фам Суан Фонг был убит.

Тайная полиция сразу же схватила Тхо. Тхо пытали изо дня в день, добиваясь от него утвердительного ответа на один вопрос: «Верно ли, что Вьетконг послал тебя убить Фам Cyaн Фонга и завладеть его имуществом?» Его силой заставляли подписать заготовленный протокол. Тхо заметил, что на допросах присутствовал молодой американец, который сидел молча, курил сигарету либо жевал резинку. И хотя Тхо ни в чём не признался, они завели на него судебное дело и вынудили его разыграть акт убийства по написанному ими сценарию, чтобы сфотографировать всё это.

На одном из пересыльных пунктов ему удалось убежать из-под стражи.

То Лоан молча слушала рассказ дяди. Всё было для неё необычным. Почему жизнь такая запутанная, почему в ней так много неясного? Ей казалось, что она уже больше не властна над своими мыслями. Сон это или явь? Что это — рассказ о её собственной семье или о жизни каких-то других людей? Глаза дяди, его полные искреннего горя и печали слова говорили девушке о том, что ему нельзя не верить. Ещё ни разу в жизни её нервы не были напряжены так, как сейчас. Девушка уронила голову на руки и простонала:

— Мамочка!

— Успокойтесь, успокойтесь, прошу вас, — мягко сказал Фан Тхук Динь. — Я хотел бы только добавить несколько слов о том, как я понимаю это дело. Тот, кто организовал убийство Фам Суан Фонга, хотел устранить американца, тайно следившего за его деятельностью. Этого американцы ещё не знают. А если и знают, то должны будут делать вид, что им ничего не известно. Однако они быстро состряпали дело о преступлении, организовали шумиху и с какой-то целью далее встретились с вами. Наверное, чтобы попытаться выяснить, что вы обо всём этом думаете. Насколько я знаю, до суда вы были совсем другим человеком, не так ли?

Всю дорогу, пока Фан Тхук Динь вёз То Лоан домой, она была в каком-то полузабытьи. Вдруг, вспомнив, что у неё в кулаке по-прежнему золотая булавка с бриллиантом, она протянула это украшение Фан Тхук Диню.

— Мне… мне больше не нужна эта вещь, — сказала она тихо. — Но, умоляю, почему вас так интересует этот судебный процесс?

— Видите ли, дорогая девушка, я тоже юрист и тоже пытаюсь понять смысл странных судебных процессов, — спокойно ответил Фан Тхук Динь. — Но сегодня вам и так досталось, вы измучены. Давайте поговорим об этом подробнее в следующий раз.

В аудитории «С» слушатели, собравшиеся без разрешения начальства, сидели рядами. Здесь были не только литературоведы, шумели студенты и других факультетов. Кроме студентов эти беседы в аудитории привлекали и многих других патриотически настроенных молодых интеллигентов города Хюэ. Обычно эти разговоры переходили в дискуссии. Здесь спорили, высказывали мнения, разъясняли друг другу непонятные вопросы. Здесь проявлялась горячность, свойственная молодёжи. Здесь произносили искренние, пламенные речи, говорили прямо о том, что лежит на душе и волнует ум. Здесь легко относились к угрозам и опасности. Круг обсуждаемых вопросов был весьма широким. Стоило только посмотреть на названия тем для дискуссий, чтобы понять пылкость этих молодых людей: «реформа преподавания в высшей школе для сохранения её национального характера»; «использование вьетнамского языка вместо иностранных языков на всех факультетах университета»; «ответственность студенческой молодёжи за существование государства и нации»; «охрана национальной культуры от иностранного влияния». Мало-помалу среди дискуссионных тем появились и такие, за которые тайная полиция могла бы арестовать на месте: «о конституции республики, о свободе и демократии»; «вьетнамская нация и вьетнамская земля— единое целое» и другие.

Ли Нгок Ту заметно выделялся на этих беседах. Ту был студентом-третьекурсником литературного факультета. Элегантный, изящный, белокожий, со светлыми глазами, он был не только кумиром многих девчонок. Его уважали и студенты других университетов за отвагу и красноречие. Каждый раз, когда он поднимался на трибуну, гром аплодисментов заполнял аудиторию. Его мелодичная, целенаправленная, как бы идущая из самого сердца речь сильно увлекала, словно призыв, побуждение к действию. Содержание его речей, как и содержание его статей, которые публиковал университетский журнал, захватывало и убеждало. Дискуссий в аудитории «С» ждали, чтобы послушать Ту, точно так же, как ждали выхода университетского журнала с его статьёй, чтобы первыми прочитать её. Преподаватели также причмокивали языком от удовольствия, расхваливая молодого студента. В своих выступлениях он касался даже таких вопросов, за которые его могли в два счёта выставить из университета: мир и нейтрализм, переговоры между Севером и Югом и другие. Студенты считали Ту выразителем чаяний молодёжи.