Николай Черкашин - Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]

За ужином лейтенант Эриксон, наш добрый милый Эрик, высокий, сутуловатый, с серыми, чуть навыкате глазами, привыкшими разглядывать море скорее на штурманской карте, чем в прорези боевой рубки, объявил: «Господа офицеры, я прошу всех ночевать сегодня на корабле. В городе неспокойно, а мы отвечаем за крейсер».

После чая мы все остались в салоне: одни читали, другие играли в трик-трак. Я присел в кресло у полупортика правого борта с томиком Бунина. Вдруг через салон, никого не спросясь и не сняв бескозырки, прошел в каюту командира невысокий матрос. Он пробыл у Эриксона довольно долго, вышли они вместе, вид у обоих был несколько обескураженный. Свой разговор они продолжали на ходу: «Если вы отказываетесь вести «Аврору», — смущенно спрашивал матрос — предсудкома Белышев, — может, кто из офицеров рискнет?» Эрик, кажется, взял себя в руки и ответил твердо: «Никто из офицеров этого сделать не сумеет».

Еще не зная, куда и зачем надо вести «Аврору», я мысленно с ним согласился. Большинству наших офицеров едва перевалило за двадцать. Эрику стукнуло двадцать семь. Его командирство началось у стенки завода, и он сам крейсер еще никогда не водил.

Белышев вернулся в салон с двумя матросами при винтовках. «Для вашей же пользы, — ответил он на немой вопрос командира, — не поручусь за команду, если она узнает, что вы отказались».

О боже, как это унизительно — бояться собственных же матросов! Я тайно носил револьвер, рассчитывая дорого продать свою жизнь, если и на «Авроре» повторится то, что было в Кронштадте. Едва часовые встали у дверей салона, я с ужасом вспомнил, что револьвер остался в каюте. Горько попеняв себе за беспечность, я тут же задался вопросом, весьма небезразличным для моей чести: а посмею ли я пойти и принести оружие? Заодно откроется, что означают эти часовые — охрану или арест? Я не спеша встал и подошел к дверям. Взгляды всего салона устремились в мою сторону. Часовой опирался на винтовку и безразлично смотрел поверх наших голов. Я сказал, что иду в каюту за книгой. Как ни пытался я владеть голосом, все же фраза прозвучала заискивающе. Матрос не удостоил меня ответом. Вспыхнув от унижения, я двинулся дальше. Второй охранник стоял в коридоре. Он подтягивал ремень винтовки. Увидев меня, вытянулся и пропустил.

В каюте я засунул револьвер под брючный пояс, а затем вернулся в салон вместе с инженер-механиком, который бесстрастно объявил, что машины готовы к работе. На Эриксона жалко было смотреть. Он то уходил в свою каюту, то возвращался, мрачно бормотал что-то, разводил руками, будто спорил сам с собой. Право, его можно было понять. Приказ о походе он получил не от штаба флота и даже не от Центробалта, а от группы каких-то заговорщиков, находящихся фактически вне закона. Подчинись он им сейчас, завтра, быть может, ему отвечать головой по законам военного времени за самовольный поход. Он был добрым малым, наш милый Эрик, исправным службистом, хорошим штурманом— не боЛее того. Ему еще никогда не приходилось решать столь ужасной дилеммы. Он сгорбился так, что руки повисли вровень с коленями. Я нечаянно поймал его взгляд и вдруг, понял: он смертельно не хочет быть сейчас командиром, он с радостью переложит это тяжкое бремя на любого, кто вызвался бы сам. Сам!

Я ощутил за поясом тяжелую сталь оружия и голос провидения шепнул мне: «Вот твой час! Вот твой шанс!..» В следующий миг я знал все, что мне предстоит сделать. Надо вынуть револьвер и подойти к командирскому столу. Надо громко и четко сказать, обращаясь к Эриксону и ко всему салону: «Господин Лейтенант! Я объявляю вас низложенным! Господа офицеры, с этой минуты я беру на себя всю полноту власти на судне и всю меру ответственности за нее. Прошу исполнять мои приказания! Мы немедленно уходим в Гельсингфорс!»

Я расстегнул нижнюю пуговицу кителя и нащупал рукоять револьвера. Но тут дверь в салон распахнулась, и Белышев с мичманом Соколовым быстро прошли в каюту командира.

Я опоздал! Промедлил всего лишь несколько мгновений… Чего они стоили мне — судьбы или жизни?! Я едва не разрыдался в плечо соседа.

Белышев с Соколовым вышли от командира. Все, как один, впились в их лица взглядами. Что?!

Мне показалось, что комиссар повеселел. Он шепнул что-то часовому, и оба удалились из салона. Через минуту и Эриксон весьма решительно перешагнул комингс своей каюты. «Жребий брошен!» Он был в фуражке, длинном бушлате, с биноклем на груди. «Господа офицеры, прошу по своим местам. Сейчас будем сниматься и пойдем к Николаевскому мосту».

Я отправился на ют… «Аврора» шла по Неве самым малым. В ночной теми ни огонька, ни искры. Лишь на Английской набережной горел оконный квадратик.

«Господин мичман, куда мы идем?» — спрашивает один из моих ютовых. «К Николаевскому мосту». — «А что мы там будем делать?» — «Не знаю, — признаюсь я честно. — Придем, получим приказ». — «Эх, скорей бы на якорь да в кубрик. Спина задубела… Глянь, Васюта, окно горит. Не одни мы не спим». — «И то веселее». — отвечает Васюта.

Какая жуткая тишина… Вдруг ржаво загрохотала цепь, и вода гулко ухнула под тяжестью станового якоря. «Вот и приплыли!» Все заговорили разом, радуясь скорому отдыху. Из темноты возникла фигура Эриксона, он шел с мостика к себе в каюту. «Идите отдыхать», — кивнул он мне устало.

— Цвень-нь-нь!!

Пуля, прилетевшая с Васильевского острова, злобно цокнула в левую скулу «Авроры» и отлетела, фырна. Матросы зашевелились.

— Постреливают, однако.

— Затемнить корабль!

— Эй, внизу! Вырубите фазу!

— Броняшки на иллюминаторы ста-авь!

«Аврора» гасила огни…

«Аврора» стояла посреди Невы незыблемо, точно броневой клин, вбитый в самую сердцевину города.

В казенник баковой шестидюймовки загнали согревательный заряд, который, прежде чем начаться боевой стрельбе, должен был выжечь густую зимнюю смазку в канале ствола.

Река обтекала корабль, и острый форштевень крейсера невольно взрезал Неву надвое. Полотнища вспоротой реки трепетали за кормой, словно матросские ленты.

До сигнального выстрела оставалось пять минут.

Самые скучные занятия — ждать или догонять. Лично у меня на этот счет свое мнение: догонять все-таки веселее, нежели в ожидании выматывать нервы.

Но разве в жизни, тем более на службе, что-либо зависит от наших желаний? Очень мало. Поэтому я уже второй час нахожусь в кабинете и изнываю от безделья и скуки, хотя работы — непочатый край. Но прежде чем приступить к ней, я обязательно должен дождаться звонка или прибытия Криса Стерлинга, лейтенанта из моей группы, которого сегодня утром отправил на задание. В зависимости от результатов его поездки я должен буду действовать дальше, а пока мне остается одно — ждать. Главное при этом — не уснуть! Передергиваю плечами, сбрасываю начавшую одолевать меня сонливость, поворачиваюсь в кресле и смотрю на подтянутого, аккуратно одетого молодого человека, сидящего за журнальным столиком напротив меня.