Сергей Норка - Инквизитор

Белкин. Будем надеяться, что он уже в этом самом месте. Но Политбюро сделало серьезнейшую ошибку, что не предусмотрело вариант его ликвидации.

Неизвестный. Как тут предусмотришь, если за все ликвидации отвечал он. Это нас можно так просто ликвидировать. (Нервный смех.)

Б е л к и н. Ну ладно. Будем ждать и надеяться. Что по нашему кандидату в вице-премьеры?

Г у с е н к о. Доктор еле согласился его посмотреть, а когда посмотрел, то обалдел вместе со своими ассистентами.

Новиков. Кодирование провели?

Г у с е н к о. Невозможно. Он уже закодирован. Перекодирование тоже невозможно, так как он закрыт со всех сторон.

Белкин. Закодирован? Кем?

Г у с е н к о. Неизвестно. Доктор не сумел влезть в кодировку. Может быть, это мощное природное самокодирование, а может быть, нашего Доктора кто-то обскакал на повороте.

Неизвестный. Кто?

Г у с е н к о. Ты меня спрашиваешь? (Пауза.)

Белкин. Мне это все очень и очень не нравится. Мы полностью утратили контроль за сознанием масс. Лошадка постоянно набирает очки. Я уже склонен к тому, чтобы начать готовить банальный военный переворот.

Неизвестный. Для того, чтобы подготовить военный переворот в данных условиях, когда офицеры по собственной инициативе козыряют портрету главнокомандующего, понадобится денег столько, что матушку Россию нужно ограбить, по меньшей мере, еще два раза в тех же объемах, что мы и наши старшие товарищи вместе взятые. Каждому сержанту надо будет дать по миллиону зеленых, младшим офицерам по пять, а старшим — по десять. Генералы в вопросах переворота — это дерьмо на палочке, так как их офицерство ненавидит больше, чем внешнего врага.

Новиков. Где же выход?

Неизвестный. Только инфильтрация. Ваш деятель завтра дает интервью, как я знаю. Посмотрите, что из него можно будет слепить. Судя по всему, Лошадка действительно создает клуб, в который он будет входить.

Гусенко. А кодировка?

Неизвестный. На любую кодировку есть удавка. Малейшее подозрение И… И мне не нравятся ваши, как это говорили при товарище Сталине, пораженческие настроения. Запомните, мы не проиграли, мы осуществляем перегруппировку. И кто вам вообще сказал, что мы потеряли власть? Лошадка выбил многие звенья цепочки, которую мы соорудили, но уничтожить цепочку он не сможет никогда. Наша псисистема управления государством не уничтожена. Люди, так же как и раньше, подвержены инстинктам пожирания всего вокруг. Сейчас Лошадка глушит этот инстинкт инстинктом самосохранения, но тот террор, с помощью которого он заставил государственный аппарат работать на государство, а не на самих себя, долго он проводить не сможет. И тогда его аппарат станет нашим аппаратом. Сейчас не сталинская эпоха, и держать аппарат в состоянии постоянного обновления, как это делал покойный вождь, он не имеет возможности.

« ПОЭТОМУ; НА МОЙ ВЗГЛЯД, ТЕХ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ОДНОЗНАЧНО ЗАЯВИЛИ О СВОЕЙ ПОДДЕРЖКЕ ПРЕЗИДЕНТА (БЕРЕЗОВСКИЙ, ГУСИНСКИЙ — Я ГОВОРЮ ИМЕННО ПРО ЭТУ КАТЕГОРИЮ), НУЖНО СЕГОДНЯ РАССМАТРИВАТЬ КАК НЕКУЮ НОВУЮ СУТЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СОСТАВЛЯЮЩЕЙ РОССИИ. ЧУБАЙС, ТАК ЖЕ, КАК И БОРИС НИКОЛАЕВИЧ — ИХ СЛУЖАЩИЕ. ЭТИ ДВЕ ДОСТАТОЧНО КРУПНЫЕ ФИГУРЫ ПРЕДАННО СЛУЖАТ ВОТ ЭТОЙ ГРУППИРОВКЕ».

«Профиль», № 10, 1997 г.

Россия принадлежит нам, и отобрать ее у нас уже не сможет никто. И Лошадка, если останется на второй срок, постепенно станет работать на нас, как это делали его предшественники. А пока пусть поднимает экономику, ликвидирует отморозков. Флаг в руки. И запомните еще одну важную мысль. Политбюро мы терпим только до поры до времени. Они далеко, а мы здесь. Рано или поздно мы им скажем: за создание псисистемы наше вам спасибо, и в благодарность те денежки, что вы перекачали за кордон, остаются у вас, если только Лошадка не наложит на них лапу, а Россией мы будем управлять сами.

«ЭТА ГРУППА ЛЮДЕЙ ПОСТАВИЛА СЕБЕ ОЧЕНЬ ТОЧНУЮ ЗАДАЧУ. ОНИ ПЫТАЮТСЯ УТВЕРЖДАТЬ, ЧТО ЕСЛИ В АМЕРИКЕ ПРАВЯТ ДВАДЦАТЬ ИЛИ ТРИДЦАТЬ СЕМЕЙ И АМЕРИКА ПРИ ЭТОМ СИЛЬНАЯ И МОГУЩЕСТВЕННАЯ СТРАНА, ПОЧЕМУ В РОССИИ НЕ МОГУТ ПРАВИТЬ, НАПРИМЕР, ТРИНАДЦАТЬ. И ПОЧЕМУ РОССИЯ С ЭТИМИ ЛЮДЬМИ ТОЖЕ НЕ СТАТЬ СИЛЬНОЙ И МОГУЩЕСТВЕННОЙ СТРАНОЙ? ОНИ ЗАБЫВАЮТ ОДНО: ЭТИ СЕМЬИ В АМЕРИКЕ ПОДНИМАЛИСЬ ВМЕСТЕ С АМЕРИКОЙ. В РОССИИ ДРУГАЯ СХЕМА: ЗДЕСЬ ЭТИ ЛЮДИ ВОЗНИКЛИ ИЗ НЕБЫТИЯ, РАЗРУШИВ ЭКОНОМИКУ СТРАНЫ И СКОНЦЕНТРИРОВАВ ДЕНЬГИ, КОТОРЫЕ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТАКОГО РАЗРУШЕНИЯ У НИХ ПОЯВИЛИСЬ, А ТЕПЕРЬ ИСПОЛЬЗУЮТ ЭТИ ДЕНЬГИ, ЧТОБЫ УТВЕРДИТЬСЯ ВО ВЛАСТИ, ПРОДОЛЖАЯ РАЗРУШАТЬ ЭКОНОМИКУ. ОНИ КАК БЫ ПЫТАЮТСЯ СОЗДАТЬ СЛАБУЮ СТРАНУ, КОТОРОЙ ЛЕГЧЕ УПРАВЛЯТЬ. И ЭТИ ТРИНАДЦАТЬ БУДУТ ВОЗРОЖДАТЬ НОВУЮ РОССИЮ, НО УЖЕ „ПОД СЕБЯ“».

Там же.

В двери заскрипел ключ, и вошел Рощин. Мое тело настолько затекло, пока я стоял в согнутом положении, засунув голову в камин, что воспринял его приход с радостью узника, освобождаемого из колодок. Рощин и Марина, взглянув на мое багровое лицо, едва сдерживали смех. Получив очередную пачку баксов, Сергей вывел нас каким-то черным ходом на улицу.

В машине Марина задала только один вопрос:

— Николай Иванович знает об этом?

Меня это разозлило.

— Во-первых, запомни, что твой начальник я, а не Николай Иванович. Во-вторых, я в автономном плавании и к Николаю Ивановичу обращаюсь только в самом крайнем случае. Тебе все ясно?

Она усмехнулась и кивнула:

— Помни только одно. Ты не профессионал. Ты — оперативник волею случая. И можешь сгореть, как бабочка.

— А ты профессионал? — спросил я с издевкой.

— Более высокого класса, чем ты думаешь, — холодно сказала она. Всю оставшуюся дорогу мы молчали.

В офисе меня с нетерпением ожидал Винер. Он сидел в моем кабинете и серьезно разговаривал с Вельзевулом, который слушал очень внимательно.

— Итак? — спросил я, садясь в кресло напротив него.

Яков вместо ответа достал из нагрудного кармана фотографию и протянул мне. С пожелтевшей фотографии на меня смотрели двое. Моложавый, лет сорока Эдуард Валентинович и почти юный Николай Иванович. Лет двадцать, двадцать два — не старше. На обратной стороне фотографии виднелась четкая надпись. «Любимому ученику и другу Коле от старого учителя». И подпись: «В. Любимов».

— Постой, — недоуменно сказал я. — Почему «В»? Его зовут Эдуард.

— Это он? — спросил Яков.

— Он. Только я ничего не понимаю. Должно быть Э. Любимов.

— Теперь он не Виктор Петрович Любимов, а Эдуард Валентинович. Фамилия тоже другая. Скоро выясним.

Кардинал мне всегда называл его, когда хотел сослаться на гениальность. Николай Иванович сразу после МГУ начал свою научную деятельность в лаборатории прикладной психологии одного закрытого института ВПК. Любимов и был его первым научным руководителем и заведующим лабораторией. Именно с нашим Кардиналом Любимов начинал первые исследования в области человеческого подсознания, которые в конечном итоге вылились в государственный переворот и распад Советского Союза. Николай Иванович был его любимым и самым талантливым учеником.