Росс Томас - Прилипалы

А вот Сэмюэлю-младшему детство запомнилось злостью. Он постоянно злился, потому что его родители были бедны, уродливы и редко говорили с ним, да, пожалуй, и друг с другом. И он мог привлечь к себе внимание лишь одним способом: забившись в припадке. Этим он и пользовался, сначала редко, потом все чаще и чаще, результат не оправдал его ожиданий. Чем чаще он бился в припадке, тем меньше внимания обращали на него родители, а в конце концов стали полностью игнорировать его, как игнорировали друг друга.

До того, как Сэмми исполнилось пятнадцать, его мать более-менее поддерживала связь с реальностью. То есть иногда прибиралась по дому и даже готовила еду, хотя могла подать завтрак в половине седьмого вечера, а обед в семь утра. Она уже совершенно не замечала припадков сына, хотя тот, в основном по привычке, частенько бился головой об пол.

В день, когда Сэмми исполнилось пятнадцать лет, он вернулся домой, чтобы найти мать застывшей в кресле. Сидела она абсолютно голая, уставившись в одну точку. Что она там видела, не узнал никто.

— Что с тобой? — спросил Сэмми.

Мать не ответила, и Сэмми учинил припадок, один из лучших, растянувшийся на целых пять минут. Но мать даже не мигнула. Поэтому он взял одеяло с кровати родителей, накрыл мать, нашел ее кошелек, вытащил из него восемьдесят семь центов, все, что было, и пошел в кино.

Вернулся он вечером. Мать, накрытая одеялом, сидела в той же позе. Отец слушал радио. Оно было его единственным развлечением с тридцать третьего года.

— Что с ней? — спросил Сэмми.

— Не знаю, — ответил отец.

— Может, вызвать доктора?

— Она оклемается.

Сэмми пожал плечами, съел сэндвич с ореховым маслом и лег спать. Утром мать сидела точно так же, что и вечером, только на полу под ее стулом образовалась большая лужа мочи.

— Она нассала на пол, — сообщил он отцу.

Старший Хэнкс только пожал плечами.

— Придет в себя, вымоет пол.

Придя из школы, Сэмми нашел дома одного отца.

— Где мать? — спросил он.

— Ее увезли.

— Куда?

— В сумасшедший дом. Она в ступоре. Доктор сказал, интересный случай.

— Когда она вернется?

— Не знаю, — ответил его отец. — Возможно, никогда. А ты против?

— Нет. А ты?

— Нет. Я не против.

Три недели спустя Сэмми Хэнкс проснулся после полуночи от того, что отец пытался забраться к нему под одеяло.

— Какого черта? — возмутился он.

— Лежи тихо, больно тебе не будет.

— Что значит лежи тихо?

— Повернись на живот и лежи тихо. Тебе понравится.

Сэмми Хэнкс не знал, как ему быть, а потому закатил припадок. Это, однако, не помешало его отцу закончить начатое. Потом он захихикал и сказал Сэмми:

— Премного тебе благодарен.

К пяти тридцати утра Сэмми-младший собрал вещи. Пять минут спустя прокрался в родительскую спальню и украл кошелек отца, в котором оказалось девять долларов. Больше он никогда не видел ни отца, ни мать, но, стоило кому-то упомянуть в разговоре его отца, у Сэмми тут же случался припадок. С этим он ничего не мог поделать.

Двадцать четыре года и четыре месяца спустя Сэмми Хэнкс сидел на кухне со своей изящной белокурой женой и изящной белокурой дочуркой, полный решимости дать им то, чего не получил он от собственного отца.

Сибил Дэвис Хэнкс вышла замуж за Сэмми после того, как Дональд Каббин взял его секретарем-казначеем. Хэнкс женился на Сибил, потому что он ее боготворил, имел хорошо оплачиваемую работу, да и подошло время выходить замуж. С Сэмми она никогда не скучала. И еще, его уродливость еще более подчеркивала ее красоту. Сэмми женился на Сибил еще и потому, что в ней не было ничего от его матери.

Сэмми Хэнкс положил на стол комиксы и потрепал дочь по белокурой головке.

— Вот и все, дорогая. Почему бы тебе не поиграть на улице?

— Мне нельзя играть на улице.

— Нельзя?

— Нет.

— А где же тебе можно играть?

— Во дворе. И ты это знаешь, папочка.

— Полагаю, ты права. Ладно, почему бы тебе не поиграть во дворе?

Этот диалог повторялся не один раз и нравился как отцу, так и дочери. Ему также нравилось смотреть, как она играет, одна, или с соседскими детьми, или с воображаемыми друзьями. Мерилин всегда представляла воображаемых друзей своему отцу, зная, что он отнесется к ним с должным уважением.

— Мы должны купить ей собаку, — Сэмми проводил дочь взглядом. — Большую.

— Сенбернара или дога? — спросила Сибил.

— Самую большую. Ирландского волкодава.

— Ты хочешь купить волкодава ей или себе?

Сэмми Хэнкс улыбнулся жене.

— Наверное, себе.

— У тебя никогда не было собаки?

Улыбка исчезла.

— Нет. Ни собаки, ни кошки.

Сибил уловила опасные признаки и резко сменила тему. О детстве Сэмми они говорили дважды, и оба раза разговор заканчивался его припадком. Первый раз она невзначай спросила о его родителях. Второй раз сделала это специально, чтобы увидеть, что произойдет, а когда увидела, более их не упоминала. Наоборот, старалась заботиться о Сэмми, как о ребенке, потому что ему это нравилось.

— Когда тебе уезжать?

— В аэропорту я должен быть в три, так что выезжать надо в час сорок.

— Кто едет с тобой?

— Только Микки Делла.

— Он действительно мастер своего дела?

— Да, лучше тех, кто работает на Каббина.

— Мне следовало бы позвонить ей.

— Кому?

— Сэйди.

— С чего это тебе ей звонить?

— Потому что она моя подруга.

— Была подруга.

— Если вы с Доном грызетесь, как две собаки, почему мы должны вести себя точно так же?

— Так ты собираешься позвонить ей и поплакаться, какие ужасные у вас мужья? Знаешь, Сибил, похоже, мне придется учить тебя ненависти.

— Я не испытываю ненависти к Сэйди.

— А пора бы.

— И ты не испытываешь ненависти к Дону.

— Не испытываю?

— Нет.

— Я хочу занять его место, так что я обязан ненавидеть его. Так все гораздо проще.

— Мы так хорошо проводили время.

— Кто, ты и Сэйди?

— Мы вчетвером.

— Я этого не помню.

— А я помню.

— Каббин всегда был пьян.

— Не всегда.

— А вот теперь всегда.

— Бедная Сэйди.

— Нашла кого жалеть.

— А что он собирается делать?

— Кто?

— Дон.

— Когда?

— Когда все закончится.

— Напьется пьяным и останется таким до самой смерти.

— Мне кажется, это несправедливо.

— Что?

— Он посвятил всю жизнь профсоюзу и…

— Господи, да тебе впору работать в его команде. Он не посвятил всю жизнь профсоюзу, он всю жизнь работал в профсоюзе. Это большая разница. Господи, да большую часть времени он изнывал от скуки. По-моему, ему наплевать, переизберут его или нет. И в этой кампании он участвует по инерции.

— Так чего ты тогда волнуешься?

— На то есть причины. Что бы я о нем ни говорил, мистер Дональд Каббин — великолепный актер, и даже по инерции он проведет предвыборную кампанию куда лучше многих.