Дёрдь Фалуш - Немое досье

Над автострадой сгустились сумерки.

Машин заметно прибавилось. Заполонив серую ленту бетона, они мчались с рокочущим гулом двумя нескончаемыми потоками. Из вереницы автомобилей, не обращая внимания на встречный поток, то и дело вырывался какой-нибудь лихач и, совершив обгон, снова вклинивался в ряд. В ответ на эти маневры раздавался пронзительный визг тормозов. Водители встречных машин выражали свое отношение к происходящему разъяренными вспышками фар.

Владельца кремового «опеля», ехавшего от Будапешта в сторону Татабани, подобное каскадерство оставляло безучастным. Машину он вел уверенно и спокойно, с готовностью прижимаясь к бровке, если его обгоняли, и терпеливо пропуская спешащих по встречной полосе.

Пал Ковач вел себя за рулем точно так же, как и жил все последние годы. Хладнокровно и осмотрительно. В свои сорок два он был еще холост. Работал в центральной конторе кооперации ревизором. И если бы кто-нибудь полюбопытствовал у его начальства или коллег, что они думают о Коваче, те, пожимая плечами, ответили бы, что претензий к нему не имеют, и только. Им просто нечего было бы рассказать об этом высоком человеке с резкими чертами лица и не выражающими никаких эмоций глазами, которые смотрели на собеседника, будь то начальник или коллега, всегда одинаковым непроницаемым взором.

Ковач взглянул на часы. Но и вид торопливо бегущей секундной стрелки не заставил его прибавить скорости. Он ехал так, будто отправился на загородную прогулку.

За изгибом дороги, по левую руку, в глаза ему бросилась сбитая из деревянных кругляшей вывеска «Золотой барашек», зазывавшая посетителей в стилизованную деревенскую корчму, где на горячее наверняка можно было получить что угодно, кроме упомянутого в вывеске барашка. На стоянке перед корчмой он увидел несколько машин, чуть дальше — бело-голубой пикап милицейского патруля.

Ковач притормозил, подъехал к разграничительной полосе и включил сигнал поворота, давая знать, что собирается свернуть влево. Он терпеливо ждал, пока поредеет поток набегающих автомобилей.

Наконец один из встречных водителей, шофер грузовика, мигнул фарами, показывая, что пропускает «опель». Жестом поблагодарив его, Ковач оглянулся — проверить, не собрался ли кто обогнать его, включил передачу и… в этот момент из-за грузовика на полном ходу вывернул громоздкий зеленый «рено». Ошарашенный Ковач рванул руль вправо.

Отчаянно взвизгнули тормозные колодки. Водитель «рено» нечеловеческими усилиями попытался остановить машину. Но было поздно.

С адским грохотом металл ударился о металл, автомобили, вращаясь волчком, отскакивали и снова сшибались друг с другом, лопались стекла и фары, рассыпая вокруг град осколков. На террасе корчмы кто-то вскрикнул, и на шоссе воцарилась гнетущая тишина.

«Опель» завис над кюветом, врезавшись правой дверцей в дорожный столб. Ковач лежал головой на руле, со лба стекала кровь и, оставляя вдоль носа узенькую дорожку, тяжелыми каплями падала под ноги на ребристый резиновый коврик.

Из «рено» выбрались двое мужчин. Один, шатаясь, пошел к обочине, другой бросился к Ковачу.

Движение замерло.

Из корчмы высыпали посетители, среди них — двое патрульных милиционеров. Тот, что был помоложе, поспешил к радиотелефону, а старший пробился сквозь толпу любопытных к месту происшествия.

Ему помогли вытащить Ковача из машины и положить на землю. Кто-то достал уже из «опеля» аптечку, когда с противоположной стороны шоссе подоспела молодая блондинка.

— Я врач! — сказала она.

Перед ней расступились, пропуская к пострадавшему.

— Он жив! — вскоре определила она и, обтирая от крови лицо лежавшего без движения Ковача, добавила: — Сейчас он придет в себя!

Молодой патрульный доложил о несчастном случае и принялся опрашивать водителя «рено» и свидетелей.

Немного спустя, завывая сиреной, подкатила машина «скорой помощи», следом — оперативная группа автоинспекции. Пока врач «скорой» консультировался с белокурой докторшей, санитары уложили пострадавшего на носилки и вдвинули их в машину.

Милиционер постарше — начальник патруля — тем временем с нескрываемым любопытством осматривал «опель». Тут же щелкал своим аппаратом фотограф оперативной группы. Старший патрульный, человек наблюдательный, заметил, что из поврежденной правой дверцы выглядывает что-то вроде алюминиевой капсулы. Он попытался было извлечь ее, но из-за вмявшегося в дверцу дорожного столба это никак не удавалось.

Общими усилиями «опель» поставили на дорогу и откатили на несколько метров. Едва он сдвинулся с места, из бреши, пробитой в дверце, посыпались капсулы.

Милиционер осторожно открыл одну из них, заглянул внутрь и вытряхнул на ладонь свернутую трубочкой тонкую, полупрозрачную бумажку.

На голове у Ковача уже белела повязка. Он пришел в себя и, несмотря на протесты врача, сел, озираясь по сторонам в поисках своей машины. Увидев патрульного, который как раз вскрывал капсулу, Ковач обомлел, в глазах его, обычно таких спокойных и невозмутимых, вспыхнул ужас.

Старший патрульный развернул полоску тонкой бумаги. Она была сверху донизу заполнена убористыми столбцами из пятизначных цифр:

54 322

17 543

86 358

19 431

26 519

32 417

.

.

Озадаченный этой цифирью, он с минуту глядел на бумажку, потом двинулся было к Ковачу, но передумал и, подойдя к помощнику, распорядился:

— Садитесь в «скорую помощь», рядом с пострадавшим! А я доложу в дежурную часть и последую за вами. Только смотрите в оба!

Ссыпав алюминиевые капсулы в карман, он поспешил к патрульной машине, выхватил трубку радиотелефона, набрал код и прерывающимся от волнения голосом заговорил:

— Я сто четвертый! Докладываю…

В жизни современного человечества все меньше становится благ, которые ничего не стоили бы. Даже личная жизнь стоит денег. Особенно дорого обходится она, когда эгоизм, произвол, непомерное честолюбие делают проблемы сугубо приватные проблемами общества или, во всяком случае, тех его ведомств и институций, которым приходится в них разбираться. Ведь в такой ситуации пострадавший или обидчик — а чаще всего обе стороны одновременно — ищут правды, заверенной официальной печатью, в коих поисках первой инстанцией обычно становится приемная адвоката.