Евгений Габуния - По обе стороны Днестра

— Каким образом? Я же всего лишь мелкий лавочник…

— Не скромничайте, Александр Васильевич. Начну с того, что вы в Кишиневе человек новый, не примелькавшийся, еще не расшифрованный вражеской агентурой. Скажу вам доверительно: Бессарабия кишит агентами третьего интернационала. От них вся смута. Иногда просто не знаешь, кто друг, кто предатель. Трудно стало работать, да и не с кем. Приходится иметь дело с подонками, отбросами рода человеческого, пьяницами, проходимцами и бог знает еще с кем. Всучат липу — глазом не моргнут, а потом приходится краснеть. Недаром говорят, что наша работа настолько грязная, что делать ее имеют право только самые честные люди, — с глубокомысленным видом изрек Тарлев. — И вы именно такой человек. Полковник генерального штаба — это звучит.

— Бывший полковник, господин Тарлев, как вы изволили выразиться, вставил Новосельцев.

— Извините, я не хотел вас обидеть. Ближе к делу. Нам нужны люди, на которых можно положиться. Вам, торговцу, приходится каждый день сталкиваться со многими, самыми разными людьми. Присматривайтесь к ним повнимательнее, завязывайте знакомства, ищите таких, кто пригоден для разведработы. Особый интерес представляют те, у кого остались родственники в Советском Союзе. Кстати, — как бы между прочим спросил он, — кто у вас там остался?

— Отец умер после октябрьского переворота, потом и матушка. Я еще в России тогда был. Младший брат жил в Севастополе, врач. Жена с сыном оставались в Петрограде. Она же питерская, женился, когда был слушателем академии. Первые годы переписывался с ними, а потом перестал писать, боялся повредить им письмами. В Париже до меня дошел слух, что забрала ее Чека как жену белого офицера. Ну а сын… — Он не окончил. — Словом, не знаю.

— Могу вас обрадовать, Александр Васильевич, — несколько торжественно объявил Тарлев. — Супруга ваша, Мария Григорьевна, так ее, кажется, зовут, на свободе, здорова и проживает по прежнему адресу вместе с сыном. О брате пока сказать ничего не могу.

Пораженный неожиданной новостью, Новосельцев растерянно молчал.

— Значит, Маша жива, — не веря услышанному, выдавил он. — А я думал, пустили… как они выражаются, в расход.

Ему очень хотелось верить, что все обстоит именно так, как говорит Тарлев, однако сомнения не исчезали. Откуда, собственно, Тарлеву знать о его близких, тем более, что он никогда ему о родственниках не рассказывал. «Зато говорил Федоровскому, — вспомнил Новосельцев. — Значит, тот все передал».

— Я очень хотел бы верить вашим словам, господин Тарлев, — ровным голосом произнес Новосельцев. — Однако насколько достоверны эти сведения? Если, конечно, не секрет.

— Вообще-то секрет, господин полковник, но вам могу сказать, потому что доверяю. Вы недооцениваете наши возможности. Мы дали задание нашим людям за кордоном поинтересоваться вашими родственниками. Со временем, может быть, поможем вам передать им весточку. Но об этом позже, а пока ваша задача — подыскать нужных нам людей. Я сведу вас с председателем беженского комитета, это наш человек. Среди перебежчиков попадается подходящий человеческий материал. Будете также контактировать с комиссаром кишиневской сигуранцы Георгиу. Он, правда, не нашего ведомства, но мы делаем одно дело. И еще. Через вас я буду поддерживать связь с господином Федоровским, — голос майора звучал так, будто он отдавал приказ. — Само собой разумеется, вся эта работа будет соответствующим образом вознаграждена. Я полагаю, что две-три тысячи леев в месяц вам не помешают. Неправда ли?

Этот разговор не был совершенно неожиданным для Новосельцева. Он и раньше догадывался, что Федоровский втягивает его в какую-то темную игру, однако не предполагал, что все произойдет так стремительно. Он только начинал становиться на ноги. Отказаться — значит все начинать сначала. Федоровский его обратно в газету не возьмет. А начинать новую жизнь в его возрасте и с его здоровьем совсем не просто. «И потом, — размышлял Новосельцев, — они, может быть, помогут связаться с семьей, если этот Тарлев не лжет».

— Согласен, господин майор, — по-военному сказал Новосельцев.

— Я так и думал. Более подробные инструкции получите позднее, а пока займитесь вербовкой, — он не считал нужным прибегать к эвфемизмам.

Марчел стал первым, кого завербовал Новосельцев. Тот согласился сразу, не раздумывая. Потом были и другие, но этот — первый.

И вот теперь «первенец» стоял в лавке, обнажая в улыбке гнилые желтые зубы. Когда Новосельцев узнал Марчела поближе, чувство сострадания сменилось брезгливостью. Марчел оказался ловким и удачливым агентом, несколько раз переходил на ту сторону и возвращался обратно. С каждым переходом он держался наглее и развязнее.

Однажды заявился подвыпившим, попросил, скорее, потребовал вина. Основательно захмелев, плакался на свою несчастную судьбу, поносил всех и вся: большевиков, которые поломали ему жизнь, Тарлева, а заодно и всех румын.

— Знаете, Александр Васильевич, я же только что оттуда, из-за кордона, — с пьяной откровенностью бормотал Марчел. — Живет матушка Россия. Кругом свои, русские люди, тоска взяла… Какая ни есть, а все же родина. Не хотелось возвращаться сюда, да еще шкурой рисковать.

«Похоже на провокацию», — подумал тогда Новосельцев и осторожно спросил: — А что же помешало тебе остаться? Повинился бы, отсидел годика три — и все.

— Годика три… Шутите, уважаемый. Тремя годами мне не отделаться. Как бы к стенке не поставили. Я же срок отбывал. За изнасилование малолетки. Все водка проклятая. Дали двенадцать лет. В Харькове мы жили. А про отца я наврал. Он у меня рабочий, на паровозостроительном заводе, и я там работал слесарем, пока все это не случилось. И не Марчел я вовсе, это я уже здесь Марчелом заделался. Виктор я, фамилия Кравченко. Ну да что вспоминать, — он пьяно ухмыльнулся. — Теперь я как тот воробей: попал в дерьмо, так не чирикай.

— Вот именно, — поддакнул Новосельцев. Он все еще не исключал провокации.

Такие, как Марчел, среди тех, кого удалось завербовать в беженском комитете, во главе которого стоял агент сигуранцы, и среди посетителей его лавки, составляли большинство. У каждого из них была своя «история», темное, а то и уголовное прошлое. Все его старания найти «новых» честных людей, как того требовал Тарлев, ни к чему не привели. Однако Тарлев, которому он передавал свою «клиентуру», смотрел на это сквозь пальцы, вопреки своим же собственным требованиям. Новосельцев понял: именно таких проходимцев и уголовников легче всего держать на привязи, шантажировать прошлым.

— Здравствуйте, Александр Васильевич! — Марчел подошел совсем близко к прилавку, протянул скользкую потную руку, которую неохотно, преодолевая отвращение, пожал Новосельцев. — Небось, соскучились?