Гейл Линдс - Мозаика

Они вошли в бальный зал. Дэвид и Брайс, все еще обеспокоенные, молчали. Крейтон повел их к дальней стене справа, где в качестве бара был установлен длинный стол, покрытый камчатной скатертью цвета слоновой кости. В середине стола помещалась ледяная скульптура, которую при них еще продолжал вырезать скульптор. Она изображала государственную печать Соединенных Штатов — огромную по размерам, с великолепными и острыми когтями у американского орла. Дымчато-белая скульптура возвышалась над ними на высоту почти в два метра. Это произведение внушало благоговение, как и положено сверкающему центральному элементу праздничного бала.

— Сколько же это стоит? — громко спросил Дэвид.

— Много, — усмехнулся Крейтон. — Но кому какое дело, в конце концов? Внутри имеется механический фонтан. В определенный момент из резервуара через двенадцать отверстий будет течь шампанское. Телевизионщикам это понравится. На Си-эн-эн это уже показывают.

Дэвид и Брайс усмехнулись, а в это время к Крейтону спешил слуга в белом.

— Тут свежие новости, сэр. Они касаются отвратительного прошлого сенатора Пауэрса. Репортеры хотели бы поговорить с вами.

Крейтон решил встретиться с журналистами на ступенях флигеля. Он дал им пятнадцать минут на то, чтобы собраться и установить оборудование, а затем вышел на улицу в сопровождении членов избирательного штаба. Они прошли по той же мощеной дорожке, по которой он так часто в течение многих лет ходил с трепетом, когда его вызывал всесильный и грозный отец. Странным образом ему не хватало старика. Крейтону хотелось бы уличить его в ревности. Эта мысль сулила что-то новое... и приятное.

Ворота из кованого железа открылись, репортеры, фотографы и телеоператоры образовали плотную группу перед ступенями, которые вели к высокой двери флигеля. На этом месте он объявлял о выдвижении своей кандидатуры. И здесь же было сделано большинство фотографий старика и членов семьи с президентами и другими выдающимися людьми. Теперь эти фотографии украшали кабинет в особняке и кабинеты его братьев, детей, племянников и племянниц. Они были важным символом всей семьи, и на каком-то подсознательном уровне многие американцы тоже признали бы их в этом качестве. Вот что бывает, когда достаточное число знаменитостей снимаются на одном и том же месте на протяжении нескольких десятилетий. Теперь это было место для Крейтона.

Его пресс-секретарь, стоя на верхней ступеньке, открыл собрание:

— Я известил судью Редмонда о вновь открывшихся свидетельствах, касающихся главного суперинтенданта Джеффри Стаффилда...

Крейтон подавил улыбку. Репортерша Ассошиэйтед Пресс, получившая анонимный намек от Винса, нашла чемодан, который Майя Стерн оставила в комнате Стаффилда вместо того, который Стаффилд взял в Хитроу. В новом чемодане уже не было следящего устройства в застежке, которое могла бы найти полиция, зато внутри находились бумаги и фотографии, иллюстрирующие прискорбные деяния с детьми не только Пауэрса, но и Стаффилда.

Кровавая надпись на стене над ванной была сделана мертвым пальцем самого Стаффилда, так что отпечаток был несмываемым свидетельством вины не только Пауэрса, но и Стаффилда. В конце концов все это должно было представлять раскаяние и чувство долга главного суперинтенданта Стаффилда, которое побудило его разоблачить другого грешника и не позволить ему стать президентом, а затем убить себя, чтобы покончить с долгой чередой преступных деяний, прежде чем его самого не вывели на чистую воду. Именно на такой ход мыслей рассчитывал Крейтон.

Как только пресс-секретарь закончил свои вступительные замечания, Крейтон вышел на площадку над лестницей, изобразив на лице необходимую степень суровости. Взглядом он охватил ожидающую толпу. На мгновение у него возникло ощущение, что он опять оказался в суде и освидетельствует уважаемых прокуроров и достопочтенных слушателей. А затем он перенесся еще раньше во времени к рисовым полям Вьетнама — к страху смерти, дымящемуся напалму, пулям.

Старик научил его быть целеустремленным. Вьетнам научил его быть дерзким. А Верховный суд научил умению управлять. Сейчас он наслаждался восторженным молчанием журналистов, их интересом к себе, и заговорил, тщательно сообразуя тональность с серьезностью произошедшего:

— Дамы и господа. С самого начала развития событий я подчеркивал важность того, что нельзя признавать человека виновным, пока не состоялся справедливый суд. У меня были свои сомнения по поводу того, что Дуглас Пауэрс мог совершить те отвратительные поступки, в которых его обвиняли. Но мы должны смотреть в лицо фактам. Завтра состоятся выборы Осталось совсем мало времени для того, чтобы найти неопровержимые свидетельства невиновности сенатора Пауэрса. Лично мне такая ситуация совершенно отвратительна не только из-за серьезности преступлений, которые, очевидно, были совершены, но и потому, что всем нам нужно очень быстро решить, как реагировать на них.

Он сделал паузу. Репортеры деловито строчили в блокнотах. Другие высоко поднимали диктофоны. И сейчас было самое время, чтобы со всей силой ударить по Пауэрсу. Больше не будет благородного и отстраненного отношения. Но ему нужно было сделать это так, чтобы возросло уважение избирателей к нему, чтобы стало очевидно, что у них нет иного выбора, кроме как проголосовать за него. Фактически они должны получить в качестве президента лучшего человека.

Он властно и требовательно повысил голос:

— И теперь я призываю сенатора Пауэрса выйти и признать преступления, если он действительно совершал их, чтобы народ смог отреагировать честностью на его честность. Короче говоря, я думаю, что мы должны проголосовать за благо страны. Даже если сенатор невиновен, боюсь, что эти обвинения будут преследовать его администрацию, и Америка многие годы будет участвовать в спектакле, который подорвет налгу репутацию за границей и, что важнее, лишит нас возможности продвигаться вперед во внутренней политике. — Он обвел журналистов взглядом. Один из них кивнул. Крейтон энергично продолжал: — Наша страна погрязнет в новых слухах, новых обвинениях, новых расследованиях, может быть, даже в новых свидетельствах, но все в конце концов закончится ордером на его арест. Мы уже достаточно намучились с этим при предыдущих администрациях.

Теперь уже больше журналистов стали кивать в знак согласия. Он был оратором, известным своим умением убеждать толпу. Эти журналисты — люди стойкие, циничные, они приучены относиться ко всему с недоверием. Но как раз сейчас они были единственными слушателями, с которыми необходимо было считаться. В конце концов, именно они ведут бои в низменных окопах политического скандала. Если он сможет убедить их, то за ними последует весь народ.