Михаэль Бар-Зохар - Братья

– Не следует показывать девчонкам свой интерес, – не далее как сегодня поучал его Джоуи, которому Алекс рассказал о своей великой любви. – Женщин никогда не влечет к парням, которые кажутся слишком доступными. И еще запомни: если она спросит тебя, говори, что у тебя было полно девчонок. Если она узнает, что ты девственник, она тут же тебя бросит. – Маленький Казанова строго посмотрел на Алекса и пояснил: – В этом возрасте девчонки интересуются только парнями, у которых есть опыт в любовных делах. Понятно?

И вот Алекс сидел в засаде, наблюдая за домом итальянцев. Чтобы избежать допроса с пристрастием со стороны Нины, чей проницательный взгляд не пропускал ни одной мелочи, он притворился, будто читает роман Александра Бека о битве под Москвой в 1941 году. На случайные вопросы Нины он отвечал кратко и односложно, не желая вступать в разговоры, которые могли бы отвлечь его от окна.

Его отношения с Ниной давно вернулись в нормальное русло, несмотря на то что тогда, четыре года назад, между ними произошла та первая болезненная размолвка. В тот дождливый день, когда Алекс узнал, что все это время Нина лгала ему о его родителях, его первым побуждением было убежать из дому. Внутри его кипело такое горькое разочарование, что ему не хотелось даже видеть тетку. Но после ссоры в магазине Шпигеля он покорно вернулся вслед за ней домой. Именно там между ними произошел неприятный, мучительный для обоих разговор, на протяжении которого Алекс высказал и выплакал все, что накипело у него на сердце. Нина тоже пролила немало горьких слез. Свое молчание она объяснила тем, что ей хотелось уберечь его от страшного потрясения, которое неминуемо ждало его, узнай он правду о гибели родителей. Именно поэтому она и придумала сказку об автомобильной аварии.

– Я знала, что в конце концов ты узнаешь правду, Сашенька, – печально призналась она. – Я сама хотела рассказать тебе об этом, но только не сейчас. Я понимала, что тебе больно будет услышать это, и не желала, чтобы ты узнал про весь этот ад в таком возрасте, когда ты еще дитя.

Конечно, она не могла себе даже представить, что обо всем этом будет напечатано в газете и что какой-то маленький мерзавец намеренно оставит вырезку на парте Алекса просто для того, чтобы посильнее уязвить его. Гладя на ее осунувшееся, вытянувшееся лицо, по которому текли слезы, Алекс в конце концов обнял ее. Она была права, вынужденно признал он, она лгала ему ради его собственной пользы.

Оба они знали теперь, что обвинения против Виктора и Тони Вульф были ложными, что улики были сфабрикованы чьим-то злым, горячечным мозгом и что советская государственная машина совершила роковую ошибку. Немного поколебавшись, Нина показала Алексу копию закрытого доклада Хрущева на XX съезде Коммунистической партии в 1956 году. Эта речь, попавшая на Запад какими-то тайными каналами, была опубликована всего несколько месяцев назад. Хрущев развенчал Сталина, объявив его преступником и убийцей, на чьей совести были показательные суды, пытки и массовое истребление людей.

– В это очень нелегко поверить, голубчик, – вздохнула Нина. – Наш вождь и учитель товарищ Сталин, проповедник идей коммунизма, которого мы называли “отцом народов”, оказался вдруг злодеем из злодеев.

– Я читал, что перед смертью Ленин предостерегал партию против него, – осторожно заметил Алекс.

– Ленин, должно быть, перевернулся в своем мавзолее, когда узнал, что наделал Сталин, – твердо сказала Нина. – Это объясняет все, что случилось с Тоней и Виктором. Коммунизм ни при чем. Во всем виноват Сталин, который приказал своим палачам совершать все эти ужасные убийства и казни. За это твои родители поплатились жизнями.

Кроме того, Нина добавила, что отец Алекса, может быть, еще жив – никто не видел, как он умер. Услышав это, Алекс только выразительно посмотрел на тетку, и она смолкла. Оба знали, что Виктор Вульф мертв; в лагерях за Полярным кругом узник мог продержаться от силы год или два.

Вид открывающейся двери в доме Беневенто оторвал Алекса от воспоминаний. Из дома, жуя яблоко, вышла Клаудия. Двое мойщиков окон, работавших по соседству, засвистели при виде ее, засунув в рот пальцы, но она даже не взглянула на них.

Она была так привлекательна в джинсах, тапочках без каблуков и белой просторной блузке, расшитой зелеными цветами! По всей видимости, зеленый был ее любимым цветом.

Алекс уже вскочил и готов был броситься к двери, когда, к своему удивлению, увидел, что Клаудия пересекла улицу и, подойдя к их дому, исчезла в подъезде. Она шла к нему!

В панике Алекс бросился к двери, потом поспешно вернулся к столу, пытаясь привести в порядок книги и тетради и собрать в стакан разбросанные ручки и карандаши. Он не знал, как ему быть. Еще ни разу он не принимал у себя девушек. Но дверной звонок уже залился звонкой трелью, и в прихожей послышались быстрые легкие шаги Нины. Дверь отворилась, и в комнату поплыл певучий мягкий голос его вчерашней знакомой:

– Привет, вы Нина? Я Клаудия Беневенто, подруга вашего Алекса. Он дома?

– Да, он дома. – В сухом голосе Нины проскользнули удивленные интонации. Черт побери, она могла бы быть немного дружелюбнее!

Он шагнул к двери, но Клаудия уже была в гостиной, улыбаясь ему.

– Привет, Алекс! – воскликнула она.

Боже мой, как она была прелестна! В полутемной прихожей Алекс разглядел суровое лицо Нины, которая смотрела на него через плечо гостьи.

– Я хочу посмотреть твою картинную галерею, – сказала Клаудия. – Можно?

Вчера вечером Алекс рассказал ей о своем собрании фотографий и плакатов, которые были приклеены у него над столом.

– При одном условии, – ответил он.

– Каком? – Клаудия уже была возле стола и рассматривала стену. – Это спутник, – обрадовалась она. – А это кто? Ленин?

Он не ответил, и Клаудия обернулась к нему.

– При каком условии?

– Что ты подаришь мне для моей коллекции одну из твоих картин.

– Согласна! – с готовностью кивнула она. – Но с условием.

Алекс скрестил на груди руки и не без удовольствия кивнул в знак согласия.

– Не поужинаешь ли ты с нами сегодня вечером? Мы празднуем наш переезд в Бруклин. Моя мать готовила целый день, а бабушке ты очень понравился. Она сказала, что ты – прелесть. “Пригласи, – говорит, – Алессандро, пригласи этого молодого кавалера”. Ты придешь?

Алекс не смог сдержать улыбки.

– Мне нравится твоя бабушка. Я приду, но ради нее одной.

В следующий момент он сообразил, что ему придется оставить Нину одну. Он обернулся.

– Нина, – сказал он, – Клаудия...

Но Нины уже не было в прихожей, а в звуке ее быстрых шагов, удаляющихся в сторону кухни, были одиночество и упрек.

Он, однако, совершенно позабыл о Нине, стоило ему только переступить порог дома Клаудии. Он словно попал в другой мир, отстоящий от его собственного на несколько геологических эпох. Алекс успел привыкнуть к могильной тишине в квартире тетки, нарушаемой лишь редкими телефонными звонками да дребезжащими звуками, доносящимися из патефона, когда Нина ставила одну из русских пластинок. В доме Клаудии, напротив, царили восхитительно громкие и самые разнообразные звуки. Здесь никто не разговаривал спокойно – каждый кричал во всю силу своих легких; то и дело раздавались взрывы смеха, кто-то принимался петь, а кто-то вступал в легкую перебранку с одним из родственников. В гостиной гремело радио, мадам Беневенто руководила из кухни своим непослушным племенем, а телефон постоянно был кем-то занят, передавая деловые разговоры, девчоночью болтовню, мальчишеские похвальбы, кулинарные рецепты, которыми обменивались женщины. Молодые голоса говорили по-английски с острым нью-джерсийским акцентом, голоса постарше чаще прибегали к музыкальному, полнозвучному итальянскому.