Патрик Александер - Смерть раненого зверя с тонкой кожей

– Потрясающе, – сказал он Артуру. – Потрясающе. Англичане всегда были довольно примитивны в этом отношении. Должно быть, все это результат развития международного туризма. Культурный обмен. Рыба с жареной картошкой в Венеции, двойные стеклопакеты в Питерсфилде. Неудивительно, что они завоевали три четверти мира. Время рыбы и жареной картошки никогда не пройдет. Удивительно. Ты меня понимаешь, Артур?

– Отлично понимаю, Ваше Превосходительство.

Апартаменты Нжала на первом этаже понравились ему еще больше.

Они состояли из просторной гостиной с большим венецианским окном в западной стене, выходящим на боковую лужайку и летний домик. На фронтальной стене дома, выходящей на южную сторону, было два высоких окна, выходящих на большую поляну, по краю которой бежал ручей, за ним начинался смешанный лес из лиственных деревьев. Посреди поляны рос старый, высокий, раскидистый кедр, несший на себе печать возраста и элегантной меланхолии, так свойственной кедрам.

Прямо перед домом располагались посыпанная гравием подъездная аллея и двор, ограниченный частично рядом многочисленных ярких гортензий, частично – мрачно выглядящими рододендронами, росшими достаточно густо, чтобы скрыть в своих зарослях человека.

Пол комнаты был целиком покрыт белым ковром с положенными поверх него двумя длинными персидскими ковровыми дорожками. Она была обставлена удобной антикварной мебелью, среди которой был диван времен королевы Анны, пара стульев того же периода, с подлокотниками и гнутыми ножками, книжный шкаф с дверцами красного дерева и стоящий у западной степы великолепный чиппендейловский письменный стол красного дерева, который особенно понравился Нжала.

– Это мне нравится, – сказал он Артуру. – Тут я мог бы работать. Вообще, ему понравилась вся комната, даже картины на стенах, среди которых была акварель Котмана, впрочем, сами картины Нжала воспринимал не более, как украшение.

Из гостиной можно было попасть в большую спальню, где стояла кровать с пологом на четырех столбиках, и в маленькую уютную столовую, на случай, если Нжала захочет ужинать в одиночестве или в обществе женщины. Дверь из спальни вела в гардеробную, а оттуда – в ванную комнату и туалет.

Весь комплекс был изолированным, и попасть в него можно было только через тяжелые дубовые двойные двери гостиной. Возле дверей всегда дежурил вооруженный агент Особого отдела.

Далее по коридору располагались комнаты для тех гостей, которые не должны были спать с Нжала, а также комната для Артура и комната для Шеппарда, полагавшего себя последней линией защиты.

Нжала сидел за чиппендейловским столом в гостиной и потягивал светлый херес, пока Артур распаковывал привезенные с собой книги и расставлял их в книжном шкафу.

– Знаешь, Артур, мне кажется, настало время немного поработать над нашим убийцей. Как там его зовут?

– Его настоящее имя?

Артур пожал плечами.

– В паспорте было написано, что его фамилия Уилсон.

– Скажи в посольстве, чтобы они раскопали все, что у них на него есть. Скажи, чтобы протелеграфировали министру внутренних дел насчет его дела, затем позвони начальнику полиции, я сам с ним поговорю. Он знает больше, чем написано в любом деле, он сам проводил большинство допросов.

– Есть, Ваше Превосходительство.

Артур направился к двери.

– Да, и Артур, я знаю, эти полицейские просто чудо, но...

Он повел рукой.

– Сэр?

– Ты не забыл взять мой пистолет?

Фрэнк Смит и Джоан Эббот ужинали в квартире Смита. Она приготовила телятину с канадским рисом и грибами в соусе собственного приготовления. Он открыл бутылку Вдовы Клико.

– Почему шампанское?

– Есть повод.

– Какой?

– Я не совсем уверен. Но есть.

Она улыбнулась.

– Мне это нравится.

Во время еды они почти не разговаривали. Он все еще думал о событиях этого дня. Джоан нервничала и чувствовала себя немного не в своей тарелке, будто бы пользуется его гостеприимством.

– Прекрасный ужин. Ты отлично готовишь.

– Я люблю готовить.

Он глотнул шампанского, исподтишка разглядывая ее, так как ему казалось неприличным смотреть открыто.

– Джоан, что-то не так?

– Нет. Heт, конечно, нет. Ты был очень... добр.

– То есть ты... тебе здесь плохо?

– О Господи, конечно нет. Наоборот, ты был... ну очень добр ко мне.

– Ты так все время говоришь. Но при этом ты не выглядишь... ммм... расслабленной.

Она замолчала и принялась вертеть в руках стакан.

– Мне кажется, что я... навязываюсь тебе.

– Навязываешься? Я рад, что ты здесь. Кроме того, ты же не можешь вернуться в квартиру, люди Шеппарда еще там – в надежде на то, что Эббот туда вернется.

– Я могла бы уйти к моей кузине. Уверена, она не станет возражать.

– Тебе здесь не нравится?

– Очень нравится.

– Тогда?..

– Послушай, ты... ты меня пожалел, взял к себе, ухаживал за мной. А я что сделала? Я забралась к тебе в постель.

– Да уж, просто ужасно, не так ли? Тем не менее, я закрыл глаза и думал об Англии и Королеве.

– Фрэнк, пожалуйста, я серьезно. Мне кажется, я... в каком-то смысле скомпрометировала тебя. Или заставила тебя думать, что ты меня скомпрометировал.

– О да, именно это ты и сделала. Ты, несомненно, меня скомпрометировала. А я скомпрометировал тебя. В общем, можно сказать, что мы друг друга скомпрометировали. И я предлагаю продолжать компрометировать друг друга в будущем. Я нахожу это самым приятным опытом во всех смыслах этого слова. Кроме того...

Он сделал паузу, прочистил горло, чтобы собраться с духом.

– Кроме того... ты мне нравишься.

Она улыбнулась ему.

– Было бы ужасно, если бы было не так.

– Боже мой, для застенчивого мужчины я становлюсь храбрецом, правда? Наверное, это шампанское. Давай еще выпьем?

Когда Элис с Эбботом добрались в ту ночь до постели, Эббот был пьян, хотя это трудно было заметить. Он говорил связно, хотя и немного медленно. Так же и двигался. Ему не хватало грации.

Обнаженные, они лежали рядом, нежно обнявшись во мраке слегка подсвеченной лунным светом комнаты.

– Не думаю, что смогу сегодня заниматься любовью. Это все алкоголь.

– Тебе кажется, только это имеет значение? Мне достаточно просто лежать рядом с тобой, чувствовать тебя рядом.

Она улыбнулась в темноте. Да, и просыпаться ночью, зная, что он рядом, ощущать присутствие, чувствовать, как он слегка шевелится во сне. Этого было достаточно, даже более чем. Если бы только он мог остаться. Если бы... "Стоп, не расстраиваться", – сказала она себе.

– Больше всего, – сказала она, – я люблю просыпаться утром. И еще не проснувшись, понимать, что я счастлива, но еще не знать, почему. И потом вдруг вспомнить. Это звучит глупо?