Анна ЛИТВИНОВЫ - КРАСИВЫЕ, ДЕРЗКИЕ, ЗЛЫЕ

– Сколько, ты говоришь, я буду получать за один выход? – задумчиво спросила Алиса.

– Получать будет агентство, то есть я. Самой девушке идет половина. А ставки – разные. Поначалу, конечно, твои эскорт-услуги будут долларов за триста покупать. Потом, когда обучишься, поднатореешь – и семьсот станут платить, и штуку баксов... Но самое главное ведь не деньги. Во всяком случае, для тебя...

– А что же?

– Знаешь, кем стали те пять девчонок, с которыми я этот бизнес четыре года назад, в девяносто втором, начинал?

– Ну?

– Все пятеро сейчас замужем. Да за кем! Одна – за бельгийским миллионером, другая – за нашим нефтепромышленником, третья – за телевизионщиком, руководителем одного из федеральных телеканалов... В общем, все девчонки до одной как сыр в молоке купаются...

– Как сыр в масле, – машинально поправила Алиса. – И не купаются, а катаются.

– Да? Извини, у меня всегда были проблемы с идиомами.

– Значит, – с усмешкой молвила Алиса, – самая главная твоя цель, как у истинного благодетеля, – удачно выдать меня замуж.

– А что делать? – Теплицын обезоруживающе улыбнулся своей белозубой улыбкой. – Я ведь тебя люблю и искренне желаю добра. Но сам-то я женат.

После того как Андрей ушел, Алиса долго стояла у окна. Над Москвой смеркалось, загорались рубиновые звезды Кремля. Тысячи машин, везущие богачей, толпились на Тверской и Садовом кольце.

Она вдруг заплакала. Ей стало горько оттого, что красавчик обманул ее. Оттого, что он уже использовал ее – и собирался использовать дальше. От его аргументации, полной противной мужской логики: «во-первых», «во-вторых»... И оттого, что впереди была неизвестность. Неизвестность и, предчувствовала Алиса, грязь и пошлость, лишь расцвеченная блестками речей об искусствоведении, сценическом мастерстве и иностранных языках.

Но все равно возвращаться назад в Бараблино она не хотела. В конце концов, лучше за семьсот баксов сопровождать на банкет стареющего чиновника, чем прогуливаться с ее экс-принцем, Юрцом, по темным улицам поселка. И с благодарностью принимать в подарок отвратительный джин-тоник в жестяных баночках.

И вот она возвращалась в Бараблино. Спустя девять лет после того, как уехала отсюда.

«Ауди» с шоферюгой Веней подъезжала к поселку. Замелькали знакомые предместья, и Алиса внезапно ощутила приступ ностальгии. Вот уж не думала, что когда-нибудь станет вспоминать об этой дыре почти с нежностью!

Сразу рядом с поселком – сосновый бор. А за ним – озеро. Оно очень чистое, очень синее и глубокое. Когда Алиса закончила девятый класс, она гуляла там со студентом, приехавшим из областного центра на каникулы. Студент перешел на второй курс и казался Алисе очень взрослым. Он держал ее за руку и декламировал Есенина. А потом прочитал свои стихи.

Но дальше поцелуев со студентом дело не пошло. Он слишком робел, чтобы преодолеть ее сопротивление. Не понимал, что она особо и не старалась сопротивляться. Как раз по поговорке – ее дядя Коля любил цитировать: «Когда курица убегает от петуха, она думает: а не слишком ли быстро я бегу?»

Драгоценная добыча досталась, как часто бывает, не самому милому, а самому наглому. Тем же летом, после девятого класса, трое десятиклассников на том же озере напоили Алису почти до беспамятства портвейном «три топора», а потом Кира Бердов утащил ее в заброшенную сторожку. В портвешок, видимо, водки добавили – так как не соображала она ничего. Ну и слава богу – потому что почти не было больно. Алиса помнила только жесткие Кирины руки и его срывающееся дыхание. И еще помнила, что потом разбила нос одному из Кириных прихлебателей, который попытался повторить его подвиг. Ну а потом, уже в десятом классе, у нее появился принц из народного театра Юрец...

– Вам куда в Бараблине-то ехать? – оторвал Алису от воспоминаний шофер.

– Улица Чайковского, двенадцать, – машинально отозвалась она.

За окном замелькали бараблинские «Черемушки» – пятиэтажные хрущевки в ряд. Среди них торчали три местных небоскреба: девятиэтажные дома. В окнах горело электричество, а на темной детской площадке вспыхивали огоньки сигарет: там традиционно тусовались подростки. Выросло уже новое поколение.

В здешних многоэтажках, вспомнила Алиса, никогда не бывает горячей воды. А выше третьего этажа не доходит и холодная. Жителям приходится таскать воду ведрами из колодцев и колонок.

Проехали главную площадь: Дом культуры, поселковая администрация, двухэтажная гостиница, обелиск в честь павших воинов.

Начался частный сектор – одноэтажные домишки.

– Третья улица направо, – подсказала Алиса водителю.

– Знаю. Я сам отсюда, – буркнул шофер.

Ну вот, не будь Алиса столь погружена в себя – могла бы чудненько проговорить с водилой всю дорогу. Вспомнили бы жизнь бараблинскую, нашли бы общих знакомых, расстались друзьями. Только оно ей надо – вспоминать про здешнее бытье? Считайте ее хоть снобом, хоть кем – но Бараблино из ее жизни вычеркнуто.

Свернули на улицу Чайковского. Почему, кстати, Чайковского? Зачем – Чайковского? Великий композитор никогда в Бараблине не был. Да и не мог бывать: поселок вырос уже много позже его смерти. А зачем в Бараблине имеются улицы Пушкина, Гоголя, Лермонтова? Стандартный советский набор...

На Чайковского, или Чайке (как кликали улицу местные жители), сразу начались ухабы. Из-за заборов раздался собачий лай. Псы передавали «Ауди» как эстафету. Наконец затормозили у дома двенадцать.

– Сколько с меня? – спросила Алиса.

– Сто баксов, – рубанул шофер. Алиса поняла, что он стесняется называть такую несуразную в своей огромности сумму.

Ни слова не говоря, она протянула водителю зеленую бумажку. Шофер обрадованно выгрузил ее сумку и укатил.

Забор теткиного дома совсем покосился. Калитка закрывалась на прикрученную проволочку. В свое время Алиса не попросила у «президента» ни забор отремонтировать, ни дом в порядок привести – вот они и стояли скособоченные, облупленные. Дядя Коля был не по этой части. Ему бы все на охоту с рыбалкой ходить да пить. В ответ на теткины попреки обычно куражился: я, мол, вас мясом обеспечиваю, рыбой!.. А теперь, как дядьки не стало, хозяйство, видно, окончательно в упадок пришло.

Алиса открыла калитку, пошла к дому. В ноги с лаем бросился облезлый Мухтар.

– Ты что, Мухтарушка, не узнаешь? – Девушка поставила сумку на землю, протянула к собаке руки: – Это же я, Алиса.

Мухтар обнюхал, устыдился, завилял хвостом. Признал. Вспомнил. За девять лет пес из бодрого щенка превратился в старую, худющую собаку: глаза слезятся, шерсть висит клоками.