Анна Литвинова - Заговор небес

Она жадно схватила фото. Нацепила очки и принялась пристальнейшим образом их рассматривать.

– Нет, здесь я никого не знаю, – отложила она первую, черно-белую, многолетней давности, – где были изображены на аэродромном снегу смеющиеся Катя, Фомич, Настя и Валентина Лессинг.

Консьержка взялась за вторую, цветную, на которой в домашних интерьерах улыбались Мэри, ее неизвестный спутник, Катя Калашникова и ее супруг Андрей Дьячков. Принялась дотошно рассматривать.

– Ах, несчастная Мария… – проговорила она как бы про себя, скорбно покачивая головой. – Какая она здесь хорошенькая…

– Вторая женщина на снимке – кандидат филологических наук, – проговорил я с провинциальной гордостью, не забывая о своей роли родственника с Волги.

– Кандидат наук? – живо откликнулась привратница. Всмотрелась в лицо и с сожалением молвила: – Нет, ее я не знаю… А вот этого… – она задумалась. – Нет, второго молодого человека я тоже не знаю… А вот этого – вот этого… знаю! – ликующе проговорила она. – Очень приятный, очень обходительный – я бы сказала, по-настоящему интеллигентный молодой человек…

Ее старчески-узловатый палец уперся в фото. Я ожидал, что она укажет на неизвестного Мэриного спутника, и уже приготовился выспрашивать о нем – однако ее перст упирался в лицо профессора Дьячкова.

– Этот? – ошеломленно спросил я. – Вы говорите – этого вы знаете?

– Да-да! – воскликнула консьержка. – А что вас так удивляет?

– Да нет… – смешался я. – Просто… Я не думал…

– У меня пока еще, слава богу, все в порядке с памятью, – строго проговорила консьержка. – Его я запомнила очень, очень хорошо. Такого приятного молодого человека невозможно не запомнить! Тем более что приходил он к Марии совсем недавно!

– Недавно?!

Я с трудом подавлял в себе желание бросить старуху и бежать – бежать, пока сам не зная куда.

– Ну да, – отвечала она. – Я видела его уже в этом году. Пожалуй, что два раза видела… В последний раз… Память мне по-прежнему не изменяет, молодой человек!.. Да-да, мое дежурство было как раз в сочельник… И он, этот товарищ, так мило поздоровался со мной… Поздравил с наступающим праздником… Спросил позволения пройти в семидесятую квартиру… Я сразу поняла, что он идет к Машеньке, и еще, как сейчас помню, порадовалась за нее: наконец-то у Марии появился благородный мужчина… Настоящий джентльмен…

Я сидел, как пыльным мешком ударенный. Профессор Дьячков был здесь, у Маши?! И когда? В сочельник – в тот самый день, когда с утра они вместе с Катей приезжали ко мне в офис! Когда они рассказывали мне об убийстве Насти и покушении на саму Катю… Значит, от меня Дьячков направился к Маше!.. Вот так номер!

– А в какое время он был – точно? – быстро спросил я.

– Вечером… – задумчиво произнесла консьержка. – Часов в семь вечера… – Она вдруг подозрительно спросила: – А почему вас это так интересует?

– Да нет… – пробормотал я. – Я просто не думал, что он… Словом, я немножко знаю этого человека…

– Вы хотите сказать, что Мария его недостойна? – воинственно спросила привратница. – Или он – ее?

– Да нет… – пробормотал я, потерявшись под ее напором.

– Или вы, – она погрозила мне пальцем, – как это порой бывает с братьями, ревнуете свою сестру к ее поклоннику?

Кажется, гранд-дама немного потерялась в реальности. Поэтому я внушительно и печально сказал:

– К кому уж теперь ревновать… Мария умерла.

– Ах! – воскликнула консьержка. – Простите меня! Простите, простите меня!..

Тут из глаз ее наконец полился настоящий поток слез.

Дама полезла за платком. Всхлипывая и утираясь, она жалобно причитала:

– Простите, простите меня… Я не знаю, что говорю…

Мне очень хотелось спросить ее: «А не было ли профессора Дьячкова здесь вчера ? Перед тем, как несчастная Маша погибла в огне?» Однако поток слез исключал дальнейшие расспросы.

К тому же я помнил, что вчера в привратницкой дежурила не она, а ничтожная тетя Вера Горелова, которая вечно уходит то на обед, то на ужин – и которую мне теперь предстояло найти.

За время нашего разговора мимо привратницкой проследовало немало людей – в основном на выход. Многие вели на поводке собак – утренний воскресный моцион. Некто («Наверняка Машин знакомый», – мелькнуло у меня) прошел, покачиваясь и звеня пустой посудой. Народ уважительно (и даже с некоторой опаской) здоровался с моей собеседницей. Кое-кого консьержка удостаивала кивком, а кого-то вовсе не замечала. Проходившие люди с удивлением поглядывали на мизансцену, что разворачивалась за плексигласовыми окнами привратницкой: неприступная, более чем немолодая консьержка то хмурится, то смеется в компании постороннего кожаного человека – то ли милиционера, то ли шофера… Я надеялся, что те, кто был нужен мне больше всего (а именно – соседи Марии по лестничной площадке), не успели еще улизнуть.

Но я поспешил ретироваться, едва гранд-дама сообщила мне, что в посетителе Марии узнала мужа Екатерины Сергеевны, профессора Дьячкова, и совсем не потому, что так уж спешил на встречу со свидетелями.

«Я пойду поговорю с соседями», – бросил я, вставая с привратницкого дивана и выходя из будки. Консьержка продолжала плакать и только пару раз не вполне осмысленно кивнула мне.

Лифтом я пользоваться не стал, взлетев по ступенькам черной лестницы на второй этаж. Там, под сенью настенных надписей Prodigy, «Рэп – дерьмо» и «Хаккинен – свинья, Шумахер – чемпион!» , я обнажил свой мобильный телефон. Набрал домашний номер Катюши. Была половина одиннадцатого, и я надеялся, что она уже не спит. Но нет – мне ответил автоответчик.

– Катя! – выкрикнул я в ответ на просьбу «говорить после звукового сигнала». – Возьмите, пожалуйста, трубку! Это Павел!

Думаю, мой голос после сообщения консьержки звучал достаточно взволнованно.

Но никто не отвечал мне, только магнитофон бездушно отматывал ленту.

– Катя! – еще раз прокричал я. – Пожалуйста, срочно перезвоните мне! Это очень важно! Мой мобильный телефон: 746-24-83. И пейджер: 232-00-00, абоненту 34-381. Я очень жду звонка от вас!

В ответ мне донеслись короткие гудки: лимит времени на сообщение истек.

Я постоял на лестнице, пару минут размышляя, что мне делать дальше. Сердце мое – можете называть это оперативным чутьем – настаивало: немедленно спускаться, садиться в машину и гнать к Кате во весь дух. Рассудок говорил: «Раз уж ты здесь, без двадцати ступеней от места преступления, тебе надо опросить свидетелей».

В конце концов я принял соломоново решение: приступить к опросу свидетелей, а если от Кати не будет известий в течение ближайшего получаса – тогда уж мчаться к ней.