Илья Штемлер - Утреннее шоссе

Мазнув быстрым взглядом по заострившемуся лицу Клямина, Антонина проговорила упавшим голосом:

- Поди оденься.

И торопливо отошла от него, словно пытаясь спрятаться. Он вернулся в свою комнату, а когда вышел из нее в тренировочном голубом костюме, его лицо выражало безучастность и тоску, подмеченную Антониной в первые минуты появления Клямина в этом доме.

- Попросила бы меня - подвесил бы твой абажур, - проговорил он, словно подчеркивая, что минутная его слабость была случайной и что возвращения к этому он не допустит.

Антонина молча собирала завтрак. Картошки, оставшейся в кастрюле, вполне хватило на двоих. На стол были выставлены консервы «Судак в томате», соленые огурцы, квашеная капуста, масло и еще что-то. Антонина достала бутыль с недопитым вчера черным густым пивом. Отодвинув занавеску, глянула поверх забора на улицу. Никого.

И слава богу. Может, никто и не появится из посторонних, пока Клямин вернется из зеленого домика, что стоял в глубине сада. Неужели так она и будет волноваться при каждом его выходе из дома? Глупость! Пошли они все к черту! Все равно сплетничать будут…

- Садись, пора, - бросила она вошедшему в дом Клямину и села, привалившись пышной грудью к высокому самодельному столу. - Чего тебе положить-то?

- Сам соображу.

Клямин уселся, осмотрел стол. Вчера он обратил внимание на необычайный вкус капусты. Видимо, Антонина подбрасывала в бочку какие-то корешки.

- Бери, бери, - подбодряла гостя Антонина. - В городе такой нет.

Она налила Клямину полстакана мутной жидкости. И себе столько же.

- Прогноз слушала по радио. Дожди заладили почти по всей стране, - проговорила она для затравки.

- Пора, - поддержал Клямин.

- А у нас вот сухо.

- И сюда доберутся.

- Дрова пораскиданы, собрать надо, прикрыть, - подумала вслух Антонина.

- Я помогу.

- Вот еще. И сама справлюсь. - Антонина вскинула на Клямина влажные выпуклые глаза.

Клямин усмехнулся. Неужели он испытывал влечение к этой каракатице? Чувствуя облегчение, он подмигнул Антонине диким правым глазом. Приблизил к носу стакан, понюхал:

- На обувном креме завариваете пиво?

- Почему? Дрожжи с шалфеем замешиваем, - серьезно пояснила Антонина и добавила решительно: - Лучше скажи, каким ветром тебя занесло. А то вчера какой-то мятый был - слова не выдавишь.

Клямин зажмурился и сделал глубокий глоток. Рот обволок пряный и резкий дух. Наверняка и сюда корешки вложила эта лесная фея.

- На чабреце и шалфее замешивала, - угадала его мысль Антонина. - Все дело в доле: сколько чего вложить. - Она ждала от Клямина исповеди и выражала это нетерпеливым блеском черных глаз.

Клямин не торопился. Ему не хотелось ничего рассказывать. Ни о том, что с ним стряслось. Ни о том, как в четыре утра погрузил в багажник все что мог из ценных вещей, запер квартиру и рванул из города. Поначалу подался на побережье, прожил два дня в Ялте, потом махнул в Старый Крым и там провел три дня. Все это время ему казалось, что его вот-вот обнаружат. Или власти, или люди Серафима. В конце концов ему пришла в голову мысль махнуть к Антонине. А там время покажет…

- Слушай, что у тебя болтается на цепочке? - Антонина аппетитно хрумкнула соленым огурцом.

- Фотография матери.

- Покажи.

- Руки измазаны.

- Я сама достану. - Антонина мигом вытерла руки о полотенце и потянулась к медальону.

Ее пальцы коснулись груди Клямина. Они шарили, медленно спускаясь вниз от горла в широко распахнутый ворот спортивной куртки. Клямин поймал ладонью шершавую, жесткую кисть Антонины и прижал к груди. Вблизи черты ее лица размазывались, а здоровая кожа высвечивала изнутри накопленным за лето чистым солнцем. Клямину чудился вольный запах леса, цветов и трав, настоянный на дожде…

- Не балуй, Антон, - тихо промолвила Антонина.

- Что так?

- Не балуй… Потом ты меня возненавидишь. И мне будет тяжело.

Второй рукой Антонина решительно отвела ладонь Клямина в сторону и достала медальон. Она вглядывалась в лицо женщины на пожелтевшей фотографии. Вздохнула, захлопнула крышку и закинула медальон в ворот куртки.

- Красивая была, - проговорила Антонина.

- Дочка моя на нее похожа, - проговорил Клямин. Антонина отломила горбушку, намазала ее маслом:

- Ты про друга своего рассказывал. Помнишь? Историю с дочкой, о которой тот ничего не знал… Твоя история?

- Моя.

- То-то! - с каким-то злорадством воскликнула Антонина. - Такой историей никого не обманешь. Я и тогда тебе сказала. Ну и что?

- Люблю я ее, Антонина.

- Вот и хорошо, - кивнула она. - Что же ты ускакал?

- Это другая история, не будем о ней. Поживу у тебя немного, огляжусь.

- Накуролесил небось и деру дал. - Антонина бросила на Клямина пытливый взгляд.

Он с маху стукнул кулаком о стол. Гневно сверкнул глазами.

- Сказал - не будем, так не будем! Ясно?!

Антонина втянула голову в плечи, опуская на грудь многоярусный зоб. Кое-кто удивился бы, глядя со стороны на своенравную, острую на язык, а сейчас такую покорную Антонину.

- Не будем, не будем, - торопливо согласилась она и пробормотала потише: - Ну и характер. Представляю, как дочке-то твоей достается. - Она искоса взглянула на Клямина.

- Как ты сказала?

- Говорю, дочке твоей нелегко, - смелее повторила Антонина.

- Дочке, дочке… Моей дочке! - воскликнул Клямин, словно прислушиваясь к чему-то. - А ведь верно… Трудно ей приходится, да… Ничего, вот вернусь… Вернусь же я когда-нибудь… Представляешь, Антонина, вваливаюсь я, скажем, в клуб. С дочерью. Все зыркают, шепчутся. Кого еще на буксире привел этот пижон?! Да какая красавица! И чего она в нем нашла? А я и говорю: «Познакомьтесь, моя дочь!» Вот будет кино, а? Ты скажи, Антонина, как, по-твоему… Нет, лучше помолчи! А то брякнешь что-нибудь - все кино мне сорвешь. Помолчи! Ни звука.

По лицу Клямина блуждала незнакомая Антонине улыбка. Застенчивая и добрая. Как у близоруких людей. Понемногу она спряталась, высохла. Словно вода, впитанная песком.

Встав, Клямин прошелся по комнате, остановился у комода, заставленного фотографиями в рамках. Узнал Тимофея, хмыкнул. Сколько неприятностей у него, Клямина, связано с этим русоволосым человеком! И еще почему-то в эту минуту Клямин подумал о том, что у него нет настоящих друзей, с которыми можно было бы поделиться самым сокровенным, - нет…

- Ты, Антонина, прости. Я часы должен был прихватить Тимофеевы, обещал тебе…

- В другой раз привезешь, - сказала Антонина. - А не то я поеду работу принимать - заберу. Ты, Антон, не рассердишься? Я тебе одну штуку скажу.

- Ну?

- Я ночевать к двоюродной сестре ходить буду.

- Что?! - Клямин засмеялся. - Да ты что, елка лесная! Не трону я тебя. Запрусь у себя и буду спать. Придумала тоже - к сестре. - Клямин ходил по комнате, не сводя озорных глаз с хозяйки, и с каждой новой точки Антонина казалась ему другой. То беспомощной, слабой и привлекательной, то громоздкой и вдвойне уродливой…