Андрей Быстров - Дверь

- Вот так просто?

- Совсем не просто, - возразил Ратомский. - Поначалу всякое было: и бунты, и эпидемии безумия, и вооруженные столкновения. Но в конце концов людям пришлось принять альтернативную правду... Нашу правду, Олег. И надо заметить, многие принимали её охотно... Проще согласиться с самым невероятным объяснением, чем оставаться вовсе без него, признать ошибки собственной несовершенной памяти, нежели искать ответы в области непостижимого. Ведь к нам и сейчас прибывают люди. Нам нужно увеличивать население, мы вербуем рекрутов - в основном маргиналов, чтобы не привлекать внимания. Новички тоже сперва впадают в растерянность, ну а потом...

- Что потом?

- Приспосабливаются! А для тех, кто оказывается слишком недоверчивым или слишком проницательным, есть два пути. Если нам кажется, что с этим человеком имеет смысл искать разумного согласия, он узнает все то, что сейчас узнаете вы, и становится Посвященным. Если нет...

Ратомский умолк. Мальцев посмотрел на него с тревогой и проговорил с вопросительной интонацией:

- Тогда?

- Олег, - очень серьезно сказал Ратомский. - Каждое общество должно уметь защищать себя, а наше - в особенности.

Тягостная пауза повисла в комнате. Не желая углубляться в обсуждение проблемы социальной защиты, Мальцев спросил:

- И какова же структура вашего... Гм... Своеобразного общества?

- Она очень проста, - оживленно заговорил Ратомский, чувствуя облегчение от смены темы. - То же, что было при Сталине, почти механическая копия с незначительными отклонениями. Столица называется Москвой - вы сейчас находитесь во внутреннем городе, это наш Кремль - её окружают менее значительные города и поселки. Управление жестко централизовано. Во главе государства стоит сын генерала Тагилова, умершего в семьдесят пятом. Он почитается наравне со Сталиным и Тагиловым - отцом, которому, кстати, воздвигнут помпезный мавзолей... Потом вы сможете его осмотреть, это любопытно... Маркс, Энгельс и Ленин почитаемы тоже, но скорее по традиции, как древние патриархи. Во всяком случае, мы не держим в библиотеках их произведений... Главный репрессивный орган - НКВД...

- И ему хватает работы?

- Не так, чтобы очень. Иногда приходится ловить вымышленных шпионов несуществующих империалистических держав... Массовых чисток при дефиците населения мы себе позволить не можем, но в обществе необходимо поддерживать определенный градус ненависти и страха. Это основы управления... Надо учитывать и качество человеческого материала. Изначально в Фоксхол попали заключенные дальневосточных лагерей... Они и их потомство не всегда лояльны и законопослушны... А новое пополнение! Бомжи, проститутки, полубандиты для службы в НКВД! Мы стараемся отбирать лучшее из худшего, но знаете детский вопрос - "Можно ли сделать конфету из дерьма? - Можно, но это будет конфета из дерьма..."

Мальцев невольно улыбнулся.

- А искусство, наука?

- Искусство насквозь политизировано, и даже внутри этой идеологической клетки полно ограничений. Мы не поощряем создание высокохудожественных произведений в любом жанре. Во - первых, не очень ясно, как соединить высокое творчество и сталинизм. А во - вторых, незачем развивать народ интеллектуально и эстетически. В общем, обходимся почти без искусства, кроме примитивной жвачки. Что касается науки... О, вот об этом мы поговорим подробнее, и вы будете удивлены! Мы достигли впечатляющих успехов - в важных для нас областях. А прикладная наука, общий технологический прогресс в загоне, это нам ни к чему. Помните принцип бритвы Оккама?

- Не следует множить сущности сверх необходимости?

- Именно. Например, мы до сих пор пользуемся паровозами пятидесятых годов, а когда они выходят из строя, собираем такие же. У наших людей есть телевизоры, но самые элементарные, черно - белые. Зачем тратить время и силы на усовершенствование того, что и так служит вполне удовлетворительно? Подъем жизненного уровня населения не входит в нашу задачу.

Упоминание о паровозах вновь обратило мысли Олега к судьбе Кудрявцевой и Сретенского, но он рассудил, что само собой дойдет и до этого.

Вслух он сказал:

- Открытие Фоксхола уже настолько поразительно, что и не знаю, чем ещё вы сможете меня удивить...

Ратомский поднялся и подошел к столу.

- Возможно, - произнес он тоном фокусника, собирающегося извлечь кролика из шляпы, - то, что вы увидите сейчас, и не так впечатляет, как целый новый мир, и даже не один. Но для человечества - точнее, той его части, которой это открытие станет доступно - оно не менее важно, а может быть, и более.

Выдвинув ящик, Ратомский достал оттуда длинный нож с тяжелым лезвием (кажется, припомнил Мальцев, такие ножи называются "боло"). Левую ладонь Геннадий Андреевич распластал на столе, стиснул рукоятку ножа в правой руке и с размаху пригвоздил ладонь к столешнице. Хлынула кровь. Мальцев испуганно вскочил, опрокинув рюмку.

- Что вы делаете?!

Ратомский выдернул нож, отложил его в сторону и протянул к Мальцеву насквозь пронзенную руку. Олег отпрянул, почти не сомневаясь, что собеседник внезапно спятил. Э, да не сам ли Ратомский недавно говорил о высоком проценте психических расстройств в Фоксхоле?

Ужасная рана зарастала на глазах. Не прошло и минуты, как на ладони Ратомского остался лишь свежий шрам. Геннадий Андреевич продемонстрировал Мальцеву и тыльную сторону ладони. То же самое. Сквозная рана исчезла.

- Молниеносная регенерация, - выдавил Мальцев в полнейшем изумлении. Бог мой... Как вы этого добиваетесь?

Носовым платком Ратомский стер кровь со стола, бросил платок в корзину для бумаг, скрылся в туалетной комнате, где вымыл руки, вернулся и вновь уселся в кресло.

- Оцените, - буркнул он почему - то обиженно, словно Мальцев отнесся к его подвигу с пренебрежением. - Жуткая боль ради эффектной демонстрации. Ведь больно - то мне так же, как и самому обычному смертному человеку...

- Смертному? А вы что же, бессмертны?

- По - видимому, практически да.

Мальцев едва не фыркнул недоверчиво, но впечатление от увиденного было столь сильным, что удержало его от любых проявлений скептицизма.

- Но как? - только и смог вымолвить он.

- В общих чертах охотно расскажу, - ответил Ратомский, с кислой гримасой ощупывая шрам, - а вот ноу - хау - это самый охраняемый секрет Фоксхола... Бессмертие - это не шутка, Олег. Из вечных искушений человечества это, пожалуй, наиболее манящее. По - моему, доктор Фауст погиб как раз во время одного из опытов по созданию эликсира бессмертия...

- А вам, значит, удалось...

- Нам удалось, - кивнул Ратомский. - Мы называем этот препарат виталином - одновременно от латинского вита, жизнь, и в честь Владимира Витальева, разработавшего теорию и начавшего практические эксперименты.