Майкл Гилберт - Бедняга Смоллбон

– Да уж. Между прочим, как она попала в здание, что её при этом никто не видел?

– Я бы сказал, что она просто не уходила. Видимо, сидела где-нибудь в укромном месте и ждала, пока все стихнет.

– Как бесчеловечно, – вздохнул Боун. – И что за нервы!

– Чемпионат среди женщин по гольфу развивает не только сильные запястья, – заметил Хейзелридж.

– Милый, – сказала Анна Милдмэй, – помнишь ту ужасную ночь?

– Какую ночь? – Боб оторвался от работы и поднял голову.

– А, тогда в Севеноксе – конечно.

– Думаешь, она мне дала какой-то наркотик?

– Не знаю, – протянул Боб. – Но на другой день похмелье у тебя было тяжелым.

– Но почему она это сделала?

– По-моему, – сказал Боб, – никаких наркотиков она тебе не давала. Все от двух бокалов чистого виски в сочетании с сильным волнением.

– А с чего это мне было волноваться? – холодно спросила Анна.

– При мысли, что ты выйдешь замуж за фермера, – заявил Боб.

В маленькой комнатке, из которой застекленные двери вели на нестриженный газон, спускавшийся к реке под серебристым заревом заката, опять стало тихо.

– Самое смешное, – опять заговорил Боб, – что я подался в фермеры, чтобы избавиться наконец от бумаг. – Он вытер испачканный чернилами палец о скатерть.

– Ничего, не расстраивайся, лучше пиши дальше, – сказала Анна. – Лучше пиши дальше: Продажа молока – стельные коровы – корма – 1950—1951 – проставь цифры, и я после обеда отнесу на почту.

В тот день ближе к вечеру Боун пил чай в секретариате (теперь, когда он стал компаньоном, ему подавали его в чашечке с блюдцем) и наблюдал за мистером Крейном. Думал, что никому бы и в голову не пришло, что это бодрый старик только что пережил весьма напряженные полгода. Его запас жизненных сил был потрясающ. Заплатив Фермерской лиге, он ещё сумел преодолеть их возражения против сохранения в тайне нелегальной ипотеки Абеля. Остаток денег Боуна с большим толком употребил на финансовое укрепление фирмы. Нанял трех новых сотрудников и охотно пользовался услугами Джона Коу, который тем временем умудрился сдать квалификационный экзамен. Взял на себя все расходы, связанные с защитой мисс Корнель. Успокоил бесчисленных напуганных клиентов. Нанял новую, ещё более хорошенькую и совершенно неопытную секретаршу. Но та оказалась послушной ученицей.

– У меня по-прежнему такое впечатление, – заметил мистер Крейн, – что какой-нибудь Шерлок Холмс расколол бы тот орешек куда раньше.

– Почему именно он? – спросил Боун.

– Это случай как раз по его части, – сказал мистер Крейн. – Я, конечно, не имею в виду самого Холмса, но просто по-настоящему мыслящего детектива. Я когда-то читал одну книжку – детективом в ней был тибетский Далай-Лама, в возрасте 138 лет, так тот просто гениально разрешал загадки только размышлением. И пришел к выводу, что убийца должен быть левшой. Пригласил поочередно всех подозреваемых и каждому предложил сигарету. Тот, кто взял её левой рукой, был убийцей.

Боун задумался.

– Боюсь, что в нашем случае так бы не вышло, – заметил он. – Тогда мы поймали бы невиновного.

– Но мне казалось, Хейзелридж говорил.

– Говорил, что судя по фотографиям, у убийцы левое запястье было сильнее правого. И только. Мисс Корнель не левша в том смысле, что чаще пользовалась бы левой рукой. Зато сержант Коккерил – левша.

– Ну да! И когда вы это заметили?

– На второй или третий день моего пребывания здесь, когда он зашел ко мне в кабинет.

– Ага, – протянул мистер Крейн, напился чаю, встал и энергично произнес:

– Если мисс Корнель – сумасшедшая, то и я и вы тоже. Все мы.

Боун кивнул.

– Но я все равно рад, что её не повесили. Когда она убила Смоллбона – а действительную причину, её внутренний довод мы, пожалуй, никогда не узнаем, все остальное было только самообороной. Убийство мисс Читтеринг и попытка свалить вину на Боба. Она боролась за свою жизнь.

– Слушайте, – спросил мистер Крейн, – я так до сих пор и не понял, в чем там было дело с рюкзаком. И кто был тот человек из отдела потерь и находок, которого Хейзелридж хотел вызвать свидетелем обвинения?

– Я полагаю, – заметил Боун, – что это была самая любопытная вещь во всем деле. Та единственная тонкая, но надежная нить причин и следствий, которая соединяла труп Маркуса Смоллбона с отделом утерянных вещей на вокзале Лондон Бридж. Она крутилось вокруг серии самых тривиальных событий, и была достаточна прочна, чтобы вызвать смерть по крайней мере одного невинного человека.

– И достаточна прочна, чтобы доставить мисс Корнель на скамью подсудимых, – сказал мистер Крейн. – Мне казалось, что это единственное вещественное доказательство, которое было у вас в руках. Оно не было использовано, раз она призналась, – но что касалось отклонения рубца в сторону левого запястья – с этим обвинитель Макрей долго бы не продержался.

– Вы правы. Если коротко, все было так. Мисс Корнель решилась устранить Смоллбона. По различным причинам нашла, что лучшее место для этого – здешняя контора, и причем как-нибудь в субботу утром, когда она будет одна. Потому ей нужно было найти место, куда спрятать труп, чтобы тот не сразу обнаружили. Не раньше, чем недель через восемь-десять. Куда же еще, как не в один из тех практичных, объемных и в довершение всего воздухонепроницаемых ящиков? Выбрала тот, у которого сочла наименьшей вероятность, что кто-то откроет просто по работе. Ключ украла – или просто сделала дубликат. Тот факт, что ящик содержал бумаги именно по наследству, опекуном которого была её жертва, – конечно, вопиющий, но скорее всего случайный. Но заметьте, что именно эти бумаги стали первой серьезной зацепкой. И к тому же Хорнимановская методика делопроизводства оправдала все надежды её создателя. Ни в какой другой конторе – по крайней мере ни в одной адвокатской конторе Лондона – ликвидация пачки дел, писем и папок не доставила бы убийце таких проблем. В другом месте бумаги преспокойно могли быть засунуты среди всякого старого барахла и сгинули бы навеки, набирая все новые слои архивной пыли. В этой же конторе на них бы наткнулись через сорок восемь часов, не более – и готово! Потому нужно было удалить бумаги из здания.

– Ну, тут ничего сложного, – сказал мистер Крейн. – Могла их… подождите минутку. Могла бросить их в Темзу.

– Средь бела дня?

– Или взять их домой и сжечь в саду.

– Она старалась избежать того, чтобы появиться на вокзале – где её все знали и все бы заметили-с объемистым багажом. Это бы слишком хорошо запомнили.

– Тогда. Нет, лучше вы скажите.

– Это было непросто, – начал Боун, – но она все заранее продумала. В ту субботу утром по дороге на службу купила большой зеленый рюкзак. В магазине попросила его завернуть – сказав, что это подарок – и взяла с собой в контору. Как только Эрик Даксфорд удалился по своим личным делам, и мисс Корнель осталась в конторе одна, она извлекла из ящика с бумагами Стокса все документы и маникюрными ножничками выстригла из них любые упоминания о фирме «Хорниман, Бёрли и Крейн.» Это было нетрудно, ибо в ящике хранились в основном учетные книги и планы инвестиций – и никакой корреспонденции. Обрезки сожгла на месте. Остаток бумаг, который теперь невозможно было идентифицировать, сложила в рюкзак. Когда, прикончив Смоллбона, покидала контору, взяла рюкзак с собой – ей повезло, что никого не встретила, но по субботам в Линкольнс Инн довольно пусто. На вокзале Лондон Бридж сдала рюкзак в камеру хранения. Знала, что багаж, за которым за полгода никто не явится, официально вскрывают, но рассчитывала, что пока это произойдет, никто не сумеет соединить кучу старых бумаг без единого имени с фирмой «Хорниман, Бёрли и Крейн» и убийством в Линкольнс Инн. Шансы были десять к одному, что бумаги просто отправят в печь. И ещё для неё важно было, чтобы никто не мог увязать с этим рюкзаком её. Рюкзак был самым обычным, купила она его в большом магазине, где за день проходит уйма людей, и заплатила наличными. Причем старалась, чтобы никто из знакомых её не видел.