Далия Трускиновская - Обнаженная в шляпе

– Только башмаки скинь, – фыркнула Наташа.

– За кого ж ты меня принимаешь? – обиделся Соломин. – В постель – и в башмаках? Хорошего же ты мнения о милиции!

– Извини, о милиции я как-то не подумала.

Сев верхом, как и было обещано, Соломин яростно взялся за массаж. Наташа кряхтела, охала, несколько раз даже вскрикнула. Соломин рявкнул на нес, и она смирилась.

А в это время Игрушка и Зуев стояли под окном в полной растерянности. Соломин забрался в квартиру Наташи и пропал.

Вдруг Зуев насторожился.

– Слышишь? – спросил он. – Стонут вроде!

– Точно! – воскликнул Игрушка.

И тут они, напрягшись, уловили целый диалог.

– Ой, Олеженька, миленький, ой!..

– Еще! Еще немного, ну! – с напряжением и взволнованно отвечал соломинский голос.

– Вот сюда… не так сильно, Олеженька, ой…

– Что за черт! – возопил Игрушка. Зуев смертельно побледнел и схватился руками за дикий виноград, затянувший всю стену Наташиного дома. Когда он задрал левую ногу, Игрушка понял, что ошалелый друг собрался по этому хрупкому растению долезть до второго этажа.

– Ты чего? Ты чего?! – забормотал Игрушка, отцепляя Зуева от дикого винограда. – Ты сбрендил, да? Ты трахнулся? У тебя крыша поехала?

– Да! – не соображая, ответил Зуев.

– Стой здесь, – приказал Игрушка, – и жди!

Игрушке соломинские прыжки по веткам были не под силу. Он залез на то же дерево н по длинной крепкой ветке подобрался к окну, хотя перепрыгнуть не решился. Зато он увидел, что творилось в глубине комнаты.

Наташа лежала вниз лицом на постели и стонала. Светлые волосы разметались по обнаженным плечам и спине, Соломин, сидя на ней верхом, сопел и раскачивался. Его руки скользили вдоль ее тела. Подробностей Игрушка разглядеть не мог – помешала спинка кресла, стоящего у тахты. Да и незачем было разглядывать.

Он медленно слез с дерева.

Зуев смотрел на него, как на вершителя судеб, способного единым словом спасти или погубить.

По этому взгляду Игрушка обо всем догадался. Он понял, почему Зуев втравился в эту детективную авантюру, почему выбросил коту под хвост семьдесят рублей. Зуев любил, любил беззаветно и преданно, И Игрушка не мог сказать ему сейчас правду. Потому что знал, что такое безмолвная любовь, не по рассказам.

Нужно было соврать, соврать предельно правдоподобно.

– Чепуха! – беззаботно сказал Игрушка, честно глядя Зуеву в глаза. – Просто Соломин делает ей массаж. А ты что подумал?! Когда делают массаж, это всегда больно, я вот тоже охаю, когда меня массируют. И массажист тоже здорово устает. Балда ты, Витька. С Наташкой, по-моему, все в порядке.

Игрушка возвысился до благородной лжи. И решил держаться стойко. Когда они с Зуевым обошли дом, поднялись по лестнице и позвонили, им открыл взъерошенный Соломин.

Не ощущая за собой никакой вины, положительный лейтенант крепко изумился, когда Игрушка, пропустив вперед Зуева, злобно шепнул в лейтенантское ухо:

– Застегни туфли, чучело! Зуев же неверной походкой вошел в комнату и обнаружил укрытую по уши одеялом Наташу.

– Привет! Что это с тобой? – спросил Зуев.

– Перетренировалась! Знаешь, с непривычки…

– Соломин делал ей массаж, – встрял вошедший вместе с лейтенантом Игрушка и крепко пхнул массажиста локтем в бок.

– Ну, разве это массаж! – воскликнул Соломин. – Так, впопыхах, на скорую руку…

И покосился на не в меру осведомленного Игрушку.

– Я понимаю, – согласился Игрушка. – Вот уж действительно – на скорую руку!

– Полегчало? – ласково осведомился Зуев.

– Немного. Но на работу я сегодня не пойду, хоть убей!

– И незачем, Наташенька, – тоже ласково, но со страшными глазами сказал Игрушка. – После такого массажа необходим отдых!

Он понимал, что Наташа имеет полное право на близкие отношения с кем угодно, поскольку еще не замужем. И Соломин был вполне достоин ее благосклонности – уж побольше, чем сопящий и пузатый Зуев. Но до сих пор Игрушка между ними не то что взаимности – кокетства и намеков не замечал. И его сердила не столько их странная оперативность, сколько собственная бестолковость, хотя он и не догадывался о подлинной причине своего раздражения.

Но Игрушка был настоящим другом.

– Ты, Олежка, все-таки приведи ее до завтра в чувство, – попросил он Соломина. – А мы с Витькой пойдем. Сегодня нужно обработать еще три кандидатуры.

– Сразу? – остолбенел Зуев, впервые узнав-ший об этом.

– На сей раз удобнее обрабатывать сразу.

– Я вам понадоблюсь? – спросил Соломин.

– Боже упаси! Чего хихикаешь, Наталья? Он же красив, как бог. А для выполнения моего плана участники должны быть серенькие, вроде нас с Витькой.

Он чуть ли не силком вывел Зуева на улицу. Он должен был отвлечь Зуева от мыслей о Наташе и потому стал немедленно его инструктировать. Зуев выслушал, чертыхнулся, но когда Игрушка пообещал взять всю тяжесть на свои хрупкие плечи, согласился.

И они пошли искать кандидатуры. Тимофееву они нашли на рабочем месте – в комнате для музыкальных занятий местного Дома культуры. Учебный год давно окончился, и лишь особо изощренные родители-садисты посылали в такую жару ребятишек играть на пианино. Так что педагог Тимофеева практически маялась бездельем, Игрушка налетел на нее, как самум, и ей ничего другого не оставалось, как отпустить просиявшего ученика и унестись вместе с Игрушкой и Зуевым.

Виолетту изъяли из библиотеки – все равно туда летом народ не ходит. В свое время Костяй нашел подход к Виолеттиной начальнице, и она полюбила всю редакцию оптом, снабжала свежими книжками и отпускала Виолетту по первому зову.

Балерину прозвали Балериной за незаконченное хореографическое образование и выворотную походку. Работала она в театре костюмершей. Игрушка разведал заранее, что спектакля вечером не намечалось, и абонировал Балерину на весь остаток дня.

Потратив на сколачивание компании около часа. Игрушка с Зуевым повезли девиц на взморье.

Игрушке очень хотелось обнаружить родинку именно сегодня. С этими подружками Костяя он был неплохо знаком – во всяком случае, настолько, чтобы без церемоний потащить на пляж. Прочие кандидатуры в списке требовали более сложных подходов.

На пляже, согласно плану, Зуев начал капризничать. Тут ему было слишком шумно, там – слишком людно. Галдящий пионерский лагерь его, естественно, раздражал. В результате вес пятеро забрели бог весть куда.

Игрушка, опять же по плану, вспомнил, что где-то здесь процветает «дикий пляж» – вон в тех дюнах, а может, и подальше. Говорил он об этом критически, и Зуев, по сценарию, вступился за голых. Он сказал, что не любит, когда на женском теле – белые полоски от купальника, загар должен быть ровным, и, вспомнив при этом два белых полумесяца на бедрах Людмилы Ковыльчик, чуть не покраснел. Собственно, это было мнение самого Игрушки, но для пользы дела его должен был высказать Зуев.