Далия Трускиновская - Секунданты

– Тоже бы неплохо почитать, – заметил Валька.

– Опубликовано в журнале и двух сборниках, – сообщил Широков, – А теперь переходим к доказательствам. О том, что стихи Чесса опубликованы за границей в русском журнале и альманахе, знали все. Но о том, что он получил оттуда вызов, все не знали.

– Вызов куда?

– Держись крепко – в Израиль! – изумление на Валькиной физиономии довело Широкова чуть ли не до истерического хохота. – Понимаешь, туда свалил один из нас – Лешка. Он женился так удачно. И он организовал гостевой вызов Чеське. Тот сперва обалдел. Лешка его письмом проинструктировал, как себя вести и что предъявить, чтобы не отказали. А пришел этот чертов вызов очень кстати – в разгар всех неприятностей. Чеська то ехать собирался, то не знал, как от этого вызова откреститься – ведь гебисты твердо знали, что он такую бумажку имеет. И если бы поехал – то там бы и остался. В общем-то Чесс чувствовал, что никуда он не поедет. А Второй к нему прилип – поезжай! Он и меня просил повлиять на Чеську – его же здесь погубят! Гуманист, видишь ли…

– Но если он искренне?..

– Спекуляция, мальчик-Вальчик, спе-ку-ля-ция! Ему хотелось остаться преданным патриотом на фоне диссидента Михайловского, которого он бы публично осудил. Понимаешь, Второй – одаренный человек, и он устал воевать с кретинами. Чеське там, за границей, было бы уже все равно, кто и как его здесь поливает. И еще пока мы, все пятеро, были вроде бы вместе, нам бы никто ходу не дал. А поодиночке – как знать? Тем более, если не будет главной заводиловки, Чеськи…

– Первый, Второй, Третий – Лешка, да? А где теперь ваш Четвертый? – подумав, спросил Валька.

– Да где угодно! – усмехнулся Широков. – Город – любой, а вместо дома и улицы одно слово – «госцирк». Ну, и фамилия. Когда все это случилось, умотал с первым попавшимся коллективом. Он же и до этого в униформе работал.

– Черт знает что, поэт в униформе! – совсем ошалел Валька.

– Поэты тоже кушать хочут, – объяснил Широков. – Поэтом у нас можно быть только в свободное от основных занятий время. В порядке хобби, на уровне чуть ниже выращивания кактусов и чуть выше собирания оберток от мыла. Ибо на гонорары помрешь с голоду. Вон Чесс пробовал…

– Все равно ты меня не убедил, – напрочь забыв, зачем сюда приехал, буркнул Валька. – Мало ли что Второй советовал Чессу уехать? Он же ему не кулаком в лоб советовал!

– Наивный ты человек, – покачал головой Широков. – Ты что, никогда ссоры между пьяными не видел? Между прочим, я могу тебя сейчас одним пальцем толкнуть в плечо – и кувырнешься ты с подоконника во-он туда, в песочницу. И следов не останется. Понял? А в комнате Чесса было французское окно, которое от самого пола. Ему и кувыркаться не через чего было.

– А что сказал Второй следователю?

– Сказал – выпили, побазарили, простились. Чесс вывел его в коридор, вернулся и выкинулся. Все очень просто. Правда, про вызов почему-то ни слова. И неизвестно, куда он подевался. Вообще задачка с кучей неизвестных. Не ломай над ней голову, мальчик-Вальчик. Напрасно я тебе рассказываю… Да и чай стынет…

Широков как-то угас, поднес к губам чашку, вздохнул, поставил ее обратно,

– Скверно все это, – сказал он. – И пьеса моя дурацкая не спасает… И ничего я не могу поделать…

Он встал и снял со стены дровяную гитару. Взял аккорд, подтянул приму. Валька поймал его взгляд, приласкавший смуглую гитару. Видно, Широков обрек ее на пожизненное молчание.

– Не строит, – пожаловался Широков. – Ну да ладно. И так сойдет.

Он негромко заиграл и запел.

– Свечи в кованых подсвечниках горят, о романтике гитары говорят, серебрятся переборами, точно звончатыми шпорами… Теплым телом лакированным дрожат, струнной дрожью завлекают-ворожат, ах, с такими бы гитарами быть нам добрыми гусарами…

– Чесс? – недоверчиво спросил Валька.

– Я, – ответил Широков. – Читаешь про тот век, и до чего же все просто! Вот тебе жизнь, вот тебе честь, вот тебе стихи… И сколько же они в себе силы чувствовали, эти ребята, Валька!

– Чесс сам уничтожил эту бумажку, – вдруг уверенно сказал Валька. – Чтобы соблазна не было.

– Какой соблазн?! – уставился на него Широков. – Ты что, сбрендил?

– Обыкновенный соблазн… – Валька понял, что объяснять это Широкову бесполезно. Чесс порвал в клочья вызов за несколько дней до явления Второго. Он уже знал, что добром не кончится, но решил идти навстречу всем неприятностям. А потом – не выдержал? Или его чем-то подрезал Второй?

Все это было связано с пропавшей пьесой. Что-то в ней такое решил для себя этот Александр Пушкин из серии «Литературные памятники», что и Чессу было стыдно решить иначе… но что?..

Потом Валька шел по улице, а в голове у него возникали фразы из широковской пьесы, и они совершенно не вязались с тем, что он думал обо всем этом на самом деле, они только мешали думать.

Но других слов и фраз у него пока не было.

Изабо предалась весенним хлопотам.

Она созвала соседок и устроила огородный консилиум. Вопросы были серьезные – где копать новые грядки под клубничник, и если переносить его на песчаный склон, то куда девать кусты малины, а также будут ли расти огуречная трава с киндзой в тенистом и сыром месте?

Валька понял, что скульпторше не до него.

Он приготовил себе глину, стеки, поставил в качестве модели одну из ранних вещичек Изабо и взялся за работу. Дело заладилось. Хотя Изабо почти не давала ему советов и никогда не критиковала, он чувствовал – понемногу начинает видеть так, как увидела бы она. Хорошо это или плохо – Валька пока не знал. Но под возню с глиной легко думалось о совсем посторонних вещах.

Изабо вошла и присела на подоконник.

– Устала, – призналась она. – Или это просто свежий воздух? Не разберу. Так ты что, был у Пятого?

– Почему ты до сих пор зовешь его Пятым? И почему он до сих пор не дал тебе за это по шее? – спросил Валька, прицеливаясь стеком, чтобы снять корявый слой глины с нужного ему изгиба.

– Вот если бы дал по шее – я бы поняла, что он больше не Пятый, – сказала, фыркнув, Изабо. – Должно же у человека быть самолюбие! Понимаешь, он весь был как будто сделан из того, что осталось от Чесса. Тень Чесса. Он и тогда ничего из себя, боюсь, не представлял. Не стало Чесса – и его не стало. Решительно все, что он написал за эти пять лет, неинтересно. Когда я поняла, что просто Чеська пригрел симпатичного графомана, мне стало очень невесело. Понимаешь, пять лет назад у них куда ни глянь – сплошные оправдания. Период застоя виноват, журнальная критика виновата, КГБ виноват, плохая погода виновата! А теперь нужны новые оправдания…

– Можно подумать, тебе тогда хорошо работалось, – возразил Валька.

– Пять и более лет назад? А что? Неплохо! Идеи были. Воевала. А вот теперь довоевалась, огородничаю. Застой и прогресс тут ни при чем. Просто я иссякла. Имею я право иссякнуть или не имею?