Далия Трускиновская - Секунданты

– Прямиком в баню, – подытожила Изабо. – Ладно, хватит дурака валять. Не получилось… а жаль…

Тут она так посмотрела на Вальку, что он обмер. Валька не предполагал, что в женском взгляде может быть такая невыносимая, окаянная тоска. Даже когда Изабо хоронила своих уродцев, не было у нее таких затравленных глаз.

Он мог сделать одно лишь – шагнуть ей навстречу.

Они одновременно сделали этот шаг, и другой, и обнялись, не поспевая разумом за взлетом своих рук.

Изабо прижалась к Вальке, и он почувствовал ее дрожь.

– Ну, что ты, что ты, – гладя ее кончиками пальцев по щеке, сказал Валька. – Ну, успокойся, я же с тобой…

– Родной мой, – ответила Изабо.

А больше она ничего не успела сказать, потому что Карлсон рванул Вальку за плечо, невесомое объятие распалось, и оказался Валька в углу, между диваном и портьерой.

– Добром тебя прошу – убирайся домой! – приказал Карлсон. – И прекратите вы все травить ей душу! Вы же ее так подставляете, как злейший враг не подставит! Вы же провокаторы траханные! Вы все в сторонке окажетесь, а она глупостей понаделает и под суд пойдет! Вы же из нее все соки выпили! Сволочи вы вместе с вашим покойником Чессом! Дайте же ей наконец жить нормально! Она же пять лет из-за вас дурака валяла! Пять лет из жизни выброшено – можете вы это осознать, идиоты? Или все-таки не можете?

Изабо хотела было ответить, но осеклась и лишь грохнула кулаком по столу.

Валька отклеился от стенки и вышел из угла.

– Никакой я не провокатор, – мрачно сказал он. – Я вообще не понимаю, что здесь происходит. Изабо, разве я тебя подставляю? Я что, тебе работать мешал? Объясните мне наконец хоть что-нибудь!

– Вот их попроси, – Карлсон, немного успокоившись, мотнул головой в сторону притихших Верочки и Широкова. – Будь они порядочными людьми, сразу бы тебе все рассказали. Но это же провокаторы, каких свет не видел! Можешь мне поверить на слово. Вот эта парочка…

– Я сама давно совершеннолетняя, – оборвала его Изабо.

– Знаю, что совершеннолетняя. Но ты нормальный человек, без дурацких комплексов. А они внедрили в тебя какой-то нелепый комплекс вины и искупления, вот эти двое кротких ангелов! Так давай однажды назовем вещи своими именами! – Карлсон начал горячиться. – Давай скажем друг другу правду, чтобы больше не устраивать идиотских дуэлей! Валентин! Ты помнишь, как мы с Широковым просили тебя не приезжать больше в мастерскую?

– Интересные новости! – воскликнула Изабо.

– Ну, помню, – ответил Валька.

– А что мы тебе сказали, помнишь?

– Да что-то про атомную бомбу толковали… – с трудом припомнил Валька, и тут в памяти явственно всплыли слова Карлсона о том, что из-за него, Вальки, в мастерской большая каша заварится.

– Это я тебе про критическую массу объяснял, – некстати встрял Широков.

– Решил сделать ставку на правду? – неприятным голосом осведомилась Изабо.

– А теперь слушай меня, Валентин, – негромко сказал Карлсон, делая вид, будто не слышал этих слов. – Когда я просил тебя не приезжать в мастерскую, я прекрасно знал, что может получиться из твоих невинных визитов! Знаешь, что эта милая компания затеяла? Воскрешение покойников и реанимацию трупов! Ты слушай, слушай. Знаешь, зачем ты им всем понадобился? В качестве ходячего манекена с физиономией покойного Чесса!

– С физиономией Чесса? – ошалело повторил Валька.

– Изабо случайно совершила это открытие и не удержалась от искушения увидеть Чесса еще раз. И еще несколько раз. Пойми, ты ни ей, ни Верочке, ни Пятому сам по себе сто лет не нужен! – Карлсон опять начал заводиться и опять взял себя в руки. – Это у них совесть нечиста – допустили, чтобы пьяный поэт вывалился из окошка. Вот они нацепили на тебя его голубенький свитерочек, сунули в карман твоих штанов сборник его стихов и стали с нежностью тебя созерцать! Называется, нашли себе игрушку!

– Так я что, действительно на него похож? – обратился Валька к Широкову. Тот вздохнул, кивнул и повесил голову. Валька перевел взгляд на Верочку. Верочка тоже вздохнула, покраснела и вдруг, сорвавшись с подлокотника широковского кресла, кинулась к Вальке, обняла его и зарылась лицом в тот самый свитер. Валька стал гладить ее по плечам, а на Изабо посмотреть так и не решился.

Похоже, Карлсон был доволен эффектом. Он отвел левой рукой полу куртки и сунул пистолет в плечевую кобуру. Валька посмотрел на его усталое, резкой лепки лицо – Карлсон на совесть отыграл эту разоблачительную сцену, навел порядок в рядах городских сумасшедших и позволил себе немного расслабиться.

Нетрудно было предсказать, что произойдет дальше. Если Валька, оскорбленный ролью манекена, скинет чужой свитер и уйдет, вслед за ним уйдут Широков с Верочкой. Возможно, объединенные печалью вторичной утраты Чесса, они поедут прямиком к Широкову, и его деликатная мама даже не высунется, когда они на цыпочках прокрадутся к нему в комнату. Потом Карлсон даст Изабо выпить грамм сто коньяка и увезет ее в свой особняк, где уже готово все, кроме бани. Если ей и придется перебежать через дорогу в мастерскую, то разве что за зубной щеткой. Потому что не Валька, а именно Карлсон любит Изабо и пытается, как может, уберечь ее от недоразумений и от ненормальных друзей.

Но Валька вдруг очень даже неплохо почувствовал себя в голубом свитере. Ему показалось диким выскакивать сейчас на шоссе, ловить заблудшее такси, обещать шоферу тысячу, молчать полчаса до города и пятнадцать минут в квартире, пока не разденется и не ляжет под бочок к… к кому, черт бы ее побрал? Как ее звали, эту крашеную блондинку с короткой стрижкой и роскошной грудью? Надо же, из головы совсем вылетело – ее звали Татьяна.

Потрясенный этим провалом в памяти, Валька отключился от обличительной речи Карлсона. Она была уже на излете.

Той же рукой, которая только что держала пистолет, Карлсон широким жестом указывал на примолкшего Вальку, как бы призывая его в свидетели мерзкого поведения реаниматоров. И присутствие пистолета ощущалось явственно, хотя он уж минут десять как пребывал у Карлсона под мышкой. Действительно, получалось так, что из живого человека, простого как валенок, незаслуженно сделали куклу, игрушку, манекен, и валяли вокруг него дурака. А живой человек не виноват, что родился с такой рожей, что попался на глаза Изабо, затравленной двумя провокаторами, что натолкнул всех троих на идиотский план разоблачения Второго!

– Ты прекрасно знала, что на второй день этой идиотской конференции все будут проспиртованы! И Второй в том числе! И ты ведь нарочно поставила его у окна, – услышал вдруг Валька. – Интересно бы послушать, как ты его туда заманивала! Ты ведь знала, что он ошалеет от паники и сделает шаг назад, в стекло! А Валентину – отвечать, показания давать, по следователям мотаться. А откуда ему знать, что он может и должен говорить следователю, а чего – не может? Некрасиво получилось. Негуманно!