Элмор Леонард - Ла Брава

Он никому не сможет рассказать об этом. Никому, никогда. Это из тех тайн, которые можно поведать лишь незнакомому попутчику в поезде, разумеется, не называя имен. Попутчику в поезде? Похоже, он превращает все это в старое кино, уже придумывает, как подать свой рассказ. Может, еще и дневником обзавестись? Правда, Ла Брава никогда, ни при каких обстоятельствах, даже оказавшись в одиночном заключении, не мог бы беседовать сам с собой или писать для себя.

Нет, он никогда никому не сможет рассказать, что заниматься любовью с кинозвездой — это нечто большее, чем просто заниматься любовью. Нет, надо уточнить. Скажем так: впервые заниматься любовью с кинозвездой— это нечто большее, чем просто заниматься любовью. Мысль об этом, предчувствие и свершение захватывали больше, чем сам акт. Он не мог, однако, утверждать, что так бывает с любой актрисой.

Когда она спросила его: «Что вы видите, когда смотрите на меня?»— он чуть было не ответил: «Первую женщину, в которую я влюбился, когда мне было двенадцать лет».

Но что-то уберегло его — должно быть, интуиция: этим он рисковал все испортить. Он сумел сделать и все последующие шаги, прислушиваясь к ритму ее и своего дыхания, они перешли в спальню, в постель, к самому акту. И все же, когда человек полон предвкушения, когда его отбрасывает на четверть века назад, к тому моменту, когда впервые увидел ее, был ею покорен, и вот, наконец, оказаться вместе в кровати и делать это, — практически невозможно не удивляться тому, насколько невероятно все происходящее, предвосхищать, как потрясающе сейчас все будет, невозможно делать это, не наблюдая за самим собой, делающим это.

Потом кинозвезда закурила. Да-да, она курила сигарету в постели, а он вышел в кухню, налил им обоим скотча, основательно разбавив, и вернулся в комнату. Кинозвезда потягивалась, как котенок. Без одежды она выглядела гораздо моложе, наивнее, словно позабыла о своей роли. Она загадочно поглядывала на него, улыбалась краешком губ, и это выражение лица казалось ему знакомым. Были ли у нее тайны? Сейчас, в эту пору ее жизни? Она спросила, в каком виде он хочет ее сфотографировать. Он сказал, что ему надо подумать.

Но думал он о другом — о чувстве, которое испытал в ту минуту. Это было похоже на те ощущения, которые приходили к нему, когда он смотрел на свои снимки.

Лежа в постели с Джин Шоу после этого, он ощущал облегчение. Все, он сделал это.

Стал ли он лучше разбираться в собственных иллюзиях с тех пор, как ему исполнилось двенадцать и он влюбился впервые?

Были и другие ощущения, которые он предпочел приберечь на потом, чтобы вернуться к ним. В общем и целом ему было хорошо. Кинозвезда оказалась вполне обычной женщиной. Да, в глубине души она — самая обыкновенная. Вот только она недолго бывает такой.

— Мне хорошо с тобой, Джо. Ты словно создан для меня, — пробормотала она.

Тоже что-то знакомое. Только он не помнил следующую реплику, которую должен был произнести в ответ, а слова, приходившие к нему в голову, были чересчур неуклюжи. Он предпочел устало улыбнуться ей, похлопать по бедру— два раза, не более и не менее. Рука его так и осталась лежать на ее бедре.

— Мне кажется, ты — лучшее, что было в моей жизни, Джо, — продолжала она.

Где-то он это уже слышал! Он отпил глоток скотча, поглядел на потолок, и знакомая сцена из «Западни» словно наяву предстала перед его глазами. В начале фильма Джин Шоу говорит Роберту Мичему:

— Мне кажется, ты — лучшее, что было в моей жизни, Стив.

А Роберт Мичем, вот так же утомленно поглядев на нее, отвечает…

Они проехали мимо бара «Вечерний закусон», мимо «Игорного дома» и «Турфа», мимо «Чики» — «Не ходи туда без меня, — предупреждал Ноблеса Кундо Рей. — Они тебя разорвут на части, подерутся из-за тебя».

— Извращенцы, — проворчал Ноблес— Ох уж эти мне извращенцы, Господи Иисусе!

Парк возле пирса. Пойдешь туда ночью— купишь все, что тебе требуется, чтобы просветлело в мозгах.

— Да у этих парней полно наркоты, они ею торгуют, — дошло до Ноблеса.

— Вот именно, — ответил ему Кундо Рей. Низко склонившись над рулем своего «Транс Ама» и чувствуя себя возницей, укрощающим скакунов, он предупредил: — У них и пушки есть.

— А у кого их нет? — огрызнулся Ноблес.

Они объезжали Коллинс-авеню и улицу Вашингтона, держась южнее торгового центра на Линкольн-роуд, Ноблес изучал через тонированное окно кипевшую на этих улицах жизнь — все эти укромные закусочные, магазинчики и маленькие гостиницы с рядами раскладных металлических стульев перед каждой из них.

— Ты где-нибудь видел столько иностранцев? — вслух подивился он. Проехав так еще несколько кварталов, Ноблес заявил: — Кажется, у меня есть идея.

Кундо Рей научился не говорить о важных вещах, не убедившись предварительно, что Ноблес его слушает— Ноблес далеко не всегда был внимательным слушателем. Иногда Кундо испытывал желание привязать напарника к стулу и приставить ему нож к горлу: «Выслушай меня, наконец!» Прямо в ухо ему заорать.

Он ограничился тем, что сказал:

— Я думал, у тебя уже была идея.

— У меня их полно.

Вот сейчас он слушает. Потому что речь зашла о нем самом.

— Эта женщина все еще там, — сказал Кундо Рей. — Я опять видел ее. И парень тоже там. Я толком не разглядел его, но он там— где же ему быть, раз он снимает номер в гостинице?

— Я жду вдохновения, которое будет направлять меня. Это тебе не машины угонять, Хосе. Тут нужно настроиться. — Он даже нос расплющил о боковое стекло. — Видишь, что делается вокруг? Что написано на вывесках? Будто мы за границей.

— Хочешь выслушать мою идею? — предложил Кундо Рей.

— Я бы предпочел перекусить, напарник. Брюхо подсказывает мне: давно пора.

— Все-таки выслушай меня.

— Валяй, говори!

— Пристрели этого парня, — посоветовал Кундо Рей. — Хочешь выстрелить ему в спину, прикончить его— давай. Можно зарезать его ножом, столкнуть с крыши — по мне, все методы хороши.

— Да, малыш, это идея.

— Это еще не сама идея. Его нужно убрать с дороги, чтобы заняться женщиной.

— Следи за дорогой. Нам только аварии не хватало.

— Итак, тебе ведь нужна женщина? Знаешь, как можно заполучить ее?

— С удовольствием послушаю.

— Спаси ей жизнь.

— Спасти ей жизнь? Типа — если она будет тонуть?

— Ты послушай, что я говорю. Ты меня слушаешь?

— Продолжай.

— Скажем, ей звонят по телефону или присылают письмо: «Заплати мне столько-то, а не то убью». Сто тысяч, двести тысяч — сколько у нее наберется? Сам реши, сколько с нее потребовать. А потом ты якобы находишь того парня, который прислал ей письмо, и убиваешь его. Ты — герой, она без ума от тебя. Возьми меня, скажет она, возьми мои деньги, возьми все, что только пожелаешь, дорогой, — я твоя!